– Уверен, что даже прямо сейчас кто-то чпокается. Миллионы людей. В Европе сейчас ночь. Ночью ведь люди чаще этим занимаются, да?
– Прекрати, Фостер.
– Почему? Тебе неловко? Это из-за Кэса? Давай я его побью. Я умею!
– Давай без драк. И без разговоров. Помолчи минутку, а? Сыграем в молчанку?
– Ладно.
Фостер считал, будто лучше всех играет в молчанку. У меня-то хватало мозгов, чтобы понимать: мама изобрела эту игру, когда я была маленькой, просто чтобы хоть ненадолго меня успокоить. Фостеру тоже пора бы это понять.
– Погоди. Нас твой папа заберет? С Кэсом я не поеду. Он воняет.
– Это ты воняешь.
Секунда молчания.
– Вот это шутка.
Я вздохнула:
– Давай уже играть, Фостер.
– Ты первая.
Я изобразила, что закрываю рот на замок, Фостер последовал моему примеру, и повисло временное молчание, которое сохранялось и во время поездки домой. Я проиграла, поприветствовав папу.
– Как дела в школе? – спросила мама, одной рукой уперевшись в бедро. В другой она держала деревянную ложку и помешивала соус для пасты.
Фостер застрял перед телевизором, а папа заперся в своем кабинете. В доме было тихо – слышалось только мягкое бульканье соуса и бубнеж телевизора.
– Нормально.
Я начала накрывать на стол – мама все равно попросит этим заняться.
– Как Фостер?
Ненавижу такие вопросы. Ну вот как на такое отвечать? Она будто о погоде спрашивает. Фостер сегодня облачный, вероятность осадков – 80 %.
– Вроде в норме, – ответила я, доставая салфетки из буфета. Непривычно все-таки накрывать на четверых, а не на троих.
– Думаешь… – Она пыталась говорить своим обычным тоном. – Думаешь, он влился в коллектив?
– Всего три дня прошло.
– Ну все равно. Как думаешь, он уже нашел Друзей?
– Не знаю, – соврала я. – Мы с ним редко видимся. – Тоже неправда. Вряд ли он нашел друзей, раз все время вокруг меня крутится.
– А как физкультура?
Когда я училась в десятом классе, физкультуру сделали обязательным предметом. Деваться было некуда, и теперь два семестра мне приходилось заниматься физкультурой – единственной выпускнице в компании девятиклассников с буйствующими гормонами, среди которых был и Фостер. Спорт я не любила, девятиклассники мне тоже особо не нравились, так что физкультура была единственным темным пятном в моем почти идеальном расписании.
– Только одно занятие было.
– И?
– Мистер Селлерс сказал о спортивной форме и графике занятий. Все.
Мама открыла было рот, чтобы продолжить допрос, но я ее опередила:
– Насколько мне известно, никто не закрывает Фостера в шкафчиках, не обзывает и не относится к нему хуже, чем к другим девятиклассникам.
Такой ответ ее устроил, но я знала – это ненадолго, поэтому быстро разложила столовые приборы и убежала в свою комнату, прежде чем мама успела задать новый вопрос.
Перед сном я позвонила Кэсу. Обожала сворачиваться калачиком под одеялом, прижимая телефон к уху и зная, что усну, едва положив трубку.
– Комбо номер четыре, – услышала я приглушенный голос Кэса на другом конце провода. – Пепси… О, Дев, напомни рассказать о тренировке… Только бургер без огурчиков. И можно побольше кетчупа?
Кэс был практически не способен концентрироваться на чем-то одном. Но упрекнуть его в этом трудно: общение служило ему топливом, он интересовался всем и вся. Впрочем, когда мне требовалась дружеская поддержка, на него можно было положиться.
– Так что было на тренировке?
– Тренер устроил разнос Марберри… – Потом в окошко выдачи: – Спасибо, друг, а салфеток не дашь? – И снова мне: – Потому что тот чуть не убился, пытаясь свалить Эзру.
– Чего это он?
– Да он долбанутый, – невнятно ответил Кэс: теперь он одновременно ел, говорил и вел машину. – Злится, что его сделали сейфти
[2], а Эзру оставили стартовым раннинбеком
[3].
Я знаю Кэса сто лет и поняла по голосу, что он слегка помрачнел.
– Ну и из-за Кубка, сама понимаешь.
Еще как понимала. Мало того, что журнал Parade назвал Эзру Линли одним из самых многообещающих молодых игроков, его еще и позвали играть за команду Восточного побережья на Кубке армии США
[4]. Весь город только об этом и говорил. Нельзя было зайти в общественный туалет без того, чтобы на тебя с плаката на двери кабинки не пялился Эзра.
– Да, – ответила я. – Ему ведь представилась потрясающая и неожиданная возможность.
Кэс засмеялся. Это был слоган с плакатов: «Потрясающая и неожиданная возможность для Эзры Линли, ученика старшей школы Темпл-Стерлинга».
Повисла недолгая пауза – видимо, Кэс жевал картошку фри, – а потом он спросил:
– Как твой новый братишка?
– Не надо его так называть.
– Ну а как еще его называть?
– Как думаешь, это плохо, что мне не хочется пересекаться с ним в школе? Я ведь и так каждый день вижу его дома… Я плохая, да?
– С чего это ты плохая?
– Ну, не знаю. – На самом деле я знала. – Его же мама бросила.
– Ну и что? Джо Перри тоже бросила мама, и это не помешало тебе назвать его самым противным мальчишкой в мире. За всю историю человечества!
– Я такого…
– Говорила-говорила. В мире, да еще и за всю историю – прямо противный в квадрате.
– Это самая ботанская вещь, которую я от тебя слышала.
– Не меняй тему. Ты ненавидишь брошенных детей.
– Никого я не ненавижу! – Я знала, что он просто дразнит меня, но, как обычно, подыграла. – К тому же мама бросила Джо, когда он учился во втором классе. Совсем другая история.
– Не важно, давно это было или нет. Брошенный ребенок остается брошенным.
– Хватит говорить «брошенный ребенок»!
– Ты сама это начала. – Я поняла, что Кэс ухмыляется. – Прикинь, из-за этого разговора кто-то бросит ребенка.
