– Идешь сегодня на вечеринку?
– Нет.
Я даже не знала, в чьем доме сегодня тусовка. Да и не было настроения веселиться. Плечо болело от дурацкой сумки.
– Почему?
– Нет настроения.
– Тебе нравятся такие вечеринки? Эзре не нравятся. Он говорит, это просто сборище пьяных идиотов.
Возле входной двери я взглянула на Фостера:
– Когда ты успел с ним это обсудить?
– На физре. Когда мы бежали полтора километра.
Я тогда слишком сосредоточилась на беге, чтобы обращать внимание на что-либо другое, и уж точно была не в состоянии поддерживать беседу.
– В воскресенье мы с ним начинаем серьезные тренировки. Не завтра, а то у него планы. Только в воскресенье.
Интересно, что еще сообщит мне Фостер. Может быть, размер ноги Эзры? Или то, какие он предпочитает трусы? Его мнение о ситуации на Ближнем Востоке или что он вчера ел на ужин?
– Спокойной ночи, – сказала я, убежав в комнату прежде, чем он успел сказать еще что-нибудь.
А вот мама будет рада послушать болтовню о многочисленных талантах и мнениях Эзры Линли. Она была бы рада слушать Фостера, даже если бы тот принялся зачитывать ей пищевую ценность с коробки хлопьев.
Меня порой до боли трогало, как сильно мои родители хотели, чтобы с Фостером все было хорошо. И – даже больше, чем я, – чтобы он был нормальным. Для меня быть нормальным значило не выделяться из толпы. Для них, наверное, – просто быть счастливым.
Каждую субботу Кэс возил машину на мойку самообслуживания, это был некий ритуал после игры. Он еще в десятом классе приобрел у какого-то выпускника дрянное черное купе и просто обожал эту тачку.
На мойке самообслуживания каждая процедура занимает определенное время. Чем больше платишь, тем больше у тебя времени. Кэс выработал целую систему, чтобы платить за качественное мытье как можно меньше, но для этого требовался партнер. Поэтому чаще всего по субботам я тоже торчала на автомойке. Я была не против. Свою машину я тоже брала, и ее мы тоже мыли вместе. Но, в отличие от Кэса, я понимала, что никакая чистка и полировка не сделает конфетку из моей видавшей виды «тойоты».
После мытья салона Кэс загнал машину в небольшое помещение без крыши. Я стояла рядом с маленькой металлической коробкой, на которой можно было выбрать режим: кондиционирование, споласкивание и ультраблеск. Для начала опускаешь доллар, а каждый последующий четвертак гарантирует тебе еще тридцать секунд. Кэс божился, что всю мойку целиком можно проделать за доллар семьдесят пять. Мы никогда не успевали, но мечтать не вредно.
– Время? – уточнил Кэс. На споласкивании он всегда слегка тормозил.
– Двадцать секунд.
– Блин. Переключай.
Больше всего мне нравился ультраблеск, он очень вкусно пах. Я повернула ручку, и Кэс замелькал быстрее молнии. С колес все еще стекала пена.
– Опустить еще четвертак? – спросила я.
– Нет. Я успею.
– Иначе ведь еще доллар придется отдать.
– Время?
– Девять секунд.
Он обошел только половину машины.
– Опустить еще четвертак?
– Да нет же!
Я опустила еще четвертак.
Кэс закончил с ультраблеском, и шланг автоматически выключился, когда время вышло.
– Я бы успел, – сказал он, возвращая шланг на место. – Последние секунд десять мы потратили впустую.
– В следующий раз успеешь.
Кэс отогнал машину на парковку. Там уже стояла моя «тойота» – чистая и сухая, сияющая в солнечных лучах. Пока Кэс парковался и выходил, я опустила в своей машине стекла и включила радио.
– Я возьму влажную, а ты бери сухую, – сказал он и бросил мне тряпку. Мне всегда доставалась сухая.
Я стала вытирать мокрые следы. Пока мы работали, мое радио рассказывало что-то о лазерных эпиляторах и стоковых магазинах. Время от времени я поглядывала на Кэса. Мне нравились его линялые футболки. Сегодняшнюю он носил с восьмого класса. Тогда она казалась слишком большой, но теперь стала ему впору. Логотип давно стерся, а сама футболка полиняла и приобрела идеальный оттенок голубого. Среди маек, которые мама покупала для Фостера, было много искусственно обесцвеченных, но таких, как у Кэса, не купить нигде и ни за какие деньги.
– Что? – спросил Кэс, когда мы принялись за окна.
– А?
Он широко улыбнулся:
– Чего ты на меня так смотришь?
– Просто задумалась.
– О чем?
Я быстро нашлась:
– О вчерашней вечеринке. Хорошо провел время?
Кэс пожал плечами и продолжил натирать окна.
– Ничего так. Но без тебя было скучно.
Я очень не любила, когда он так говорил: именно это мне и хотелось услышать, но совсем в другом контексте.
– Было что-нибудь интересное?
– Да нет. Правда, кое-кто наклюкался.
Я фыркнула:
– Стентон Перкинс?
– Ага. Джордан с Эзрой ушли довольно рано, а с ними и почти все остальные. Впрочем, это даже хорошо, иначе я бы сам посоветовал Эзре свалить. Стентон и по трезвяку-то на него злится.
– Чего он так взъелся на Эзру?
– Да оттого же, отчего и все. Просто у него это сильнее проявляется.
Эзра и правда был знаменитостью: ненавидели его ровно так же, как и обожали. Половина школы боготворила его за то, что в этом году он стал капитаном основной команды, а другая половина ненавидела… ровно за то же самое. Кэс не хотел этого признавать, но если бы Эзра не перевелся в нашу школу, то капитаном стал бы он. Эзра, конечно, был куда более сильным игроком, но загвоздка в том, что Кэс нравился людям. А люди не всегда грезят о лучшем и зачастую довольствуются знакомым, надежным, простым и понятным. Эзра Линли таким не был.
Когда Кэс снова заговорил, его голос звучал как-то странно:
– Сорок пять тачдаунов за сезон. Ну и ну.
– Думаешь, Стентон прав насчет него?
– Нет. Конечно, нет. Просто… – Он умолк и положил тряпку на заднее стекло рядом с моей. – Просто мне иногда кажется, что на его месте должен быть я.
Я не знала, что ответить, поэтому с сочувствием хмыкнула.
– Классика, блин, – продолжил Кэс. – Прямо как в кино про обаятельного неудачника, которому не по силам уделать задумчивого гения, как бы он ни пытался.
– С «обаятельным» ты что-то переборщил.
– Да ну тебя. Я ужас какой обаятельный. – Он в последний раз провел тряпкой по стеклу. – Эзра, конечно, козел, но он лучше меня. Не могу же я его за это ненавидеть, правда? Старая история, ничего тут не попишешь.
