– Я пыталась писать и дальше, но это были детские истории. В студенчестве вернулась к этому делу серьезно, поняв, что на одном вдохновении и рассказах о желании стать настоящим писателем ничего не получится.
Тая поворачивает ко мне голову. В зеленых глазах разливается колдовское озеро, тихое и таинственное, спрятанное от людских глаз травой и крутыми берегами.
– Ну а ты, Макс? Как ты стал татуировщиком?
Но вместо ответа я вытягиваю из ее волос шпильки, позволяя шелковистым локонам скользнуть черными змеями по плечам. Молчание становится тягучим, как пастила. Безмолвие обжигает, дыхание исчезает в закатном золоте и… голова идет кругом.
Я прижимаюсь к ее губам, ладонь скользит по спине, опускаясь на поясницу. В первый миг Тая будто не уверена, однако потом покорно подается ко мне и отвечает так, что кровь по венам бежит с удвоенной скоростью.
Все вокруг исчезает, испаряется в безумном огне, который полыхает так ярко, что можно сжечь весь мир. Для меня сейчас не существует ничего, кроме этой женщины. Кроме красной ткани, скользящей по ее плечу; бархатистой кожи, которую хочется гладить и ласкать вечность; и до безумия горячих, сладких губ, от вкуса которых сносит крышу.
Кто сказал, что любовь можно объяснить логикой? Кто умеет вогнать ее в рамки графиков и диаграмм? Она возникает спонтанно, накрывает так, что больше ни о чем не думаешь. Так же, как вдохновение, когда ведешь иглой, вбивая контур, вливая чернила под кожу… Так, как страсть входит обоюдоострым лезвием прямо под сердце и остается там навсегда.
Я давно не мальчик и могу отличить настоящее чувство от голой похоти и жажды, которую хочется утолить как можно скорее. А здесь…
Мои ладони скользят по бокам Таи, губы касаются точеной шеи, ямки между ключицами… От нее сладко пахнет августовским абрикосовым дурманом и ванилью. Тая шумно выдыхает, ее пальцы вплетаются в мои волосы.
Я хочу ее.
Смотрю в зеленые глаза, в которых стоит пелена желания, – и понимаю, что все делаю верно. Сейчас Тае все равно, что я чудовище, с которым она не хочет иметь дела. Все равно, что я могу уехать, оставив ее здесь. Она не пытается от меня закрыться, не лжет, пряча свои чувства. И да, одно только это осознание пьянит сильнее вина, заставляя кровь вспыхивать живым огнем.
Я снова прижимаюсь к ее губам, и на этот раз ответ уже уверенный, чувственный. Тая расстегивает мою рубашку, гладит пальцами по груди и плечам. Она неотрывно смотрит на узор татуировок и, кажется, не может отвести взгляда. Проводит языком по чуть припухшим от моих поцелуев губам. И это зрелище меня так же завораживает, как и ее – мои татуировки.
– Это было больно? – хрипло спрашивает Тая, оглаживая шипы на предплечье.
– Немного, – отвечаю ей правду. – Совсем чуть-чуть.
И это чистая правда. Восторг и понимание, что сам Эдик бьет мне тату, заслоняло все остальное.
Ее платье оказывается на полу. Потом белье, черное, с атласными ленточками. Хотя поначалу было желание немного помучить ее и заняться развязыванием каждой из них.
Но в то же время я слишком возбужден, чтобы тратить драгоценные секунды на игры. Сейчас не они важны. А губы, глаза, стоны женщины, которая лежит подо мной и смотрит так, что хочется немедленно овладеть ею.
Такая обычная и в то же время неповторимая. Ничего общего с фильтрованной красотой, ничего искусственного и нарочитого. Такая, как есть. И этим и покоряет.
Я снова склоняюсь к ней.
– Не здесь, – обжигает мои губы шепот Таи.
И я не сопротивляюсь. Следую за ней в комнату, к широкой кровати, застеленной бордово-черным бельем. Тая не возражает, но полностью не покоряется. Точно играет в игру: догони, подчини… Ничего от юной неопытности или робости. Но в то же время ни намека на пошлость.
И мне это нравится.
Шелковое белье прохладное, оно холодит разгоряченные тела сильнее, чем ветер над озерной гладью на горной вершине. Тая полностью в моих руках. Изгибается, прижимается всем телом, еле слышно ахает, когда я вхожу в нее. Узкую, жаркую, сводящую с ума.
С моих губ срывается рык:
– Моя… Только моя…
Она улыбается, но мне чудится смех. Звенящий, ведьмовской, нереальный. Смех звенит в голове, улыбка дьявольской Джоконды приковывает к себе, не давая отвести взгляда. Ногти Таи впиваются в мои плечи, оставляя царапины, словно пытаясь удержаться при каждом толчке.
Запах абрикоса и ванили дурманит и кружит голову. Мои поцелуи становятся жестче, властнее, будто каждый из них – раскаленное клеймо, пламенным цветком раскрывающееся на ее теле и в душе.
Моя, моя, моя….
Безумное чувство собственничества сводит с ума, выметает все мысли, кроме одной: никому-никому не отдам!
Джоконда больше не улыбается, она вскрикивает от удовольствия, плавится в моих объятиях, отдаваясь полностью и без остатка. Дает безбрежную власть над собой и даже не подозревает, что также сделала меня своим пленником.
Оргазм накрывает Таю первой, но я кончаю следом. И от удовольствия меня на мгновения выбрасывает куда-то в подпространство, разрывая все связи с этим миром.
А потом все возвращается на свои места. Тяжело дыша, мы лежим рядом и смотрим друг другу в глаза. Слова сейчас не нужны. Они как что-то лишнее и варварское в блаженной тишине после оргазма.
Я безумно рад, что Тая это понимает… и не ломает столь потрясающий миг словами. А потом и вовсе прижимается ко мне, тут же оказывается в капкане моих рук. Не выпущу, не отдам.
Ее щека прижимается к моему плечу, черные волосы щекочут подбородок. Узкая ладонь покоится на моей груди, накрывая сердце и, кажется, вбирая в себя каждый удар.
– Я тебя убью, Янг, – первые слова, которые срываются с ее губ.
И произнесены они ленивым тоном довольной кошки, которая только что получила от хозяина всю требуемую ласку.
В первую секунду я изумленно смотрю на нее, а потом начинаю хохотать как ненормальный.
Идеально. Черт, просто идеально.
– Для тебя что угодно, дорогая, – произношу я сквозь смех, беру ее руку в свою и касаюсь губами тыльной стороны ладони.
И в этот момент звонит мой телефон.
Совершенно не хочется брать трубку. Что там… даже шевелиться лениво. Хочется лежать и не двигаться, наслаждаясь покоем и горячим телом Таи. Слушать ее совершенно не ласковые комплименты и понимать – это именно то, что мне нужно.
Однако делать нечего, приходится идти на кухню, где я оставил мобильник. Идти голому и невозмутимому. Тая перекатывается на бок, подпирает щеку кулаком и провожает меня оценивающим взглядом, потом цокает языком. В зеркале прекрасно все видно. И нет ничего изумительнее удовлетворенной женщины с растрепанными черными волосами, которая одобряет твой зад. Ладно, фигуру.
