Но я склонен полагать, что Кристал призналась Миллисент. И сделала это под пытками.
Я не хочу об этом думать.
Пресс-конференция все еще продолжается, и Клэр представляет человека, имя которого мне знакомо по документальному фильму об Оуэне. Это достаточно известный профайлер, написавший несколько книг о реальных преступлениях. Сейчас он уже на пенсии, но продолжает сотрудничать с органами в качестве независимого консультанта. И этот человек – этот высокий, худощавый и на вид очень дряхлый мужчина – поднимается на подиум и заявляет, что он никогда не сталкивался с таким убийцей как я.
– Он убивает женщин, с которыми знаком шапочно. Таких, как эта кассирша. И он также придумал для себя другую ипостась – глухого человека по имени Тобиас – которой он пользуется, чтобы найти других жертв. Возможно, именно из-за такого разнообразия его методов его так долго не удавалось выявить.
А возможно, и нет. И все это ложь. Только этого никто не говорит.
Моя жизнь разрушается на глазах, словно никогда и не была реальностью. А была всего лишь дорожкой из костей домино, которую выстроила Миллисент. И чем быстрее они падают, тем все меньше мне кажется, что я смогу выпутаться из всего этого.
И все же я смотрю.
Смотрю, пока глаза не разъедает резь, а голова не оседает на затекшую шею.
Четкое, неоспоримое доказательство. Вот что мне нужно. Что-то вроде следов с ДНК на оружии убийцы или видео, на котором Миллисент убивает одну из этих женщин.
Только у меня нет такого доказательства.
* * *
Будит меня телефон. За просмотром собственного апокалипсиса я заснул. Уж больно удобные кресла в кинозале Кеконы.
Я поднимаю мобильник и слышу в нем голос Энди.
– Еще дышишь?
– С трудом.
– Я не могу поверить, что они все еще тебя не схватили.
– Ты недооцениваешь мои умственные способности, – говорю я.
– Скорее, чертово везение, – хмыкает Энди.
А меня гложет вина. Энди верит в меня, потому что не знает и половины истории.
По телевизору выступает еще один профайлер. У него невероятно гнусавый голос, отчего мне даже хочется переключить канал. Но я этого не делаю.
– Степень истязаний может напрямую соотноситься со степенью гнева, который убийца испытывает по отношению к жертве. Например, ожоги на теле Наоми указывают на то, что убийца разъярился на нее по какой-то причине. Возможно, она что-то не то сделала. Возможно, напомнила ему кого-то. Вряд ли мы сможем это узнать, пока убийца не будет пойман.
После этих слов я переключаю канал. И вижу призрак. Свой призрак.
Петру.
67
Она не только жива, она выглядит иначе. Более стильно. Не так много макияжа и меньше показного блеска. Как будто она провела последнюю пару дней, совершенствуя свой имидж. Ее голубые глаза теперь более выразительные и сосредоточенные, а ее прежде непримечательные волосы переливаются и эффектно уложены.
Я вспоминаю ее квартиру, ее кровать. Кота по кличке Лайонел. Ей нравится цвет зеленого лайма, она любит ванильное мороженое и не может поверить, что мой любимый топпинг на пицце – ветчина.
А еще я помню тон ее голоса, когда она спросила, действительно ли я глухой. Тот же голос звучит сейчас по телевизору. Подозрительный. Обвиняющий. И слегка уязвленный.
– Я познакомилась с Тобиасом в баре.
Когда репортер спрашивает, почему она медлила столько дней с интервью, Петра колеблется. Но потом признается:
– Потому что я с ним спала.
– Вы с ним спали?
Она кивает, понурив голову от стыда. За то, что переспала с первым встречным мужчиной, или за то, что выбрала меня. Я не знаю. Возможно, из-за того и другого.
Поначалу репортеры выставляли меня просто больным, помешанным психопатом/серийным убийцей. Теперь я – больной, помешанный психопат/ серийный убийца, который изменяет своей жене. Как будто у людей мало поводов меня ненавидеть.
Если бы они знали, где я нахожусь, они бы выстроились в очередь с вилами. Но они не знают, где я прячусь. И потому я до сих пор сижу здесь, у Кеконы, смотрю телевизор, ем дерьмовую пищу и жду, когда меня разыщет полиция или Кекона вернется домой.
Появившись из ниоткуда, Петра занимает весь эфир. Она врет об одних вещах, рассказывает правду о других. С каждым интервью история обрастает все новыми подробностями, а моя депрессия становится все глубже и глубже.
У меня все еще случаются моменты, когда я думаю, будто могу что-то сделать. И тогда я часами копаюсь в этом чертовой планшете, надеясь откопать там что-то новое. Возможно, видео с Миллисент в подвале церкви или список женщин, намеченных ею в жертвы.
Когда я не делаю ничего полезного, я бесполезен. Комок ненависти и жалости к себе. Недоумевающий, зачем надо было вообще жениться. Эх, если бы я не увидел тогда Миллисент! И не подсел бы к ней в самолете! Возможно, я бы не превратился в того, кем я стал сейчас без нее.
А когда я не вязну в зыбучем песке депрессии, я пялюсь в телевизор. И внушаю себе, что все, о чем там говорят, меня не касается, что это проблемы другого человека.
Интересно – насколько сильно меня ненавидят дети? И что обо мне думает доктор Беж? Бьюсь об заклад, что он считает меня источником всех ее проблем. Ни Оуэна, ни Миллисент, а именно меня. И пытается убедить в этом мою дочь.
Снова звонит Энди.
– Я виделся с твоей женой, – сообщает мне он.
– Что???
– Я был у вас дома и виделся с твоей женой, – повторяет Энди.
– Зачем?
– Послушай, я пытаюсь тебе помочь. Не то чтобы я желал находиться в одной комнате с этой женщиной. Так я ее называю, – говорит Энди. – У нас с Миллисент много общего. Мы оба потеряли свои вторые половинки.
Только я пока что не умер.
– Дети дома были?
– Да, я видел их обоих. С ними все в порядке. Может, немножко психованные от того, что целыми днями сидят дома. Пресса и все такое…
– Они что-нибудь обо мне говорили?
Пауза.
– Нет.
Наверное, это хорошие новости. Но все равно обидно и больно.
– Послушай, – говорит Энди. – что бы ни собирался предпринять, лучше с этим не тянуть. Миллисент сказала, что хочет забрать детей и уехать отсюда навсегда.
Это было бы понятным поступком для женщины, узнавшей, что ее муж – серийный убийца.
– Она не сказала куда?
– Нет.
– Я бы удивился, будь иначе.
– И еще кое-что, – говорит Энди.
– Что?
