– О порезах рассказали сотрудники полиции? – уточняю я.
– Не официально. Как принято говорить, это стало известно из анонимных источников. Но если вам интересно мое мнение, то скажу так: уж больно срок странный, – Кекона многозначительно выдерживает паузу.
И я вынужден задать вопрос:
– О чем это вы?
– Ну… предыдущую женщину держали пленницей целый год. А Наоми? Всего полтора месяца.
– Может, Оуэну надоело ждать, когда его разыщет полиция.
Кекона фыркает:
– Что-то вы сегодня дерзки?
Я пожимаю плечами и подбрасываю вверх теннисный мяч, намекая Кеконе: не мешало бы нам поиграть. Ведь именно за это она мне платит. Кекона потягивается и размахивает ракеткой.
– Будь это кино, эта разница что-нибудь да значила, – говорит она.
Кекона права, только исходит из неверных предпосылок.
– А разве не вы говорили, что жизнь – это фильм ужасов? – подкалываю ее я.
Кекона не отвечает.
– Подавайте, – говорю я.
Кекона подает мяч дважды. Я не отбиваю ее мячи, потому что она не хочет играть по-настоящему. Она хочет зарабатывать очки на подачах.
– Они еще сказали, что ее тело было обожжено.
– Обожжено?
– Так они сказали. Ожоги по всему телу, как будто ее ошпарили.
Я поеживаюсь: ведь даже случайно ошпариться – невероятно больно. И все же Миллисент это сделала. Намеренно.
– Понимаю, мне тоже не по себе, как представлю это, – говорит Кекона. Она снова подает и останавливается. – Сегодня утром они сказали, что Оуэн воссоздал свое старое преступление. Он сжег вторую из своих жертв – Бьянку или Брианну, я не запомнила толком ее имени. Они показали в утреннем репортаже ее фото. Она выглядит почти точь-в-точь как Наоми.
Я все это пропустил. Вот что значит – не иметь возможности смотреть новости дома.
– Все это странно, – говорю я. – Подавайте.
Кекона подает девять раз подряд. И только потом останавливается и снова заговаривает. Но уже не об Оуэне. А о Дженне.
– Я слышала о вашей дочери.
Меня не удивляет, что Кекона прознала про инцидент в школе крав-мага. Именно о таких вещах мы обычно все дружно судачили. Только раньше они не затрагивали мою семью.
– Да, – бормочу я себе под нос, подыскивая объяснение поступку дочери. Как лучше оправдать Дженну за то, что она ударила мальчика камнем? Сказать, что у нее был плохой день? Провалила тест? Забыла принять лекарство? Нет, все это звучит жутко. Как будто моя дочь не может себя контролировать.
Кекона подходит и похлопывает меня по руке:
– Не переживайте. Ваша дочка – крутая девчонка!
Я смеюсь. Пусть уж моя дочь будет крутой девчонкой. Это лучше всего остального.
* * *
После урока с Кеконой я, наконец, получаю возможность послушать новости. Кекона права насчет бывшей жертвы. Бьянка и Наоми очень похожи. У обеих были темные волосы и добродушное выражение на лице. Бьянка тоже была обожжена, только не кипятком. А маслом.
Это сходство побуждает репортеров вспомнить о Линдси и, покопавшись в прошлом, найти еще одну жертву Оуэна, у которой тоже были прямые светлые волосы.
По-моему, все это притянуто за уши. Репортерам просто нужно о чем-то говорить. А за неимением конкретной информации они начинают искать взаимосвязь там, где ее нет. Если бы Миллисент хотела воспроизвести преступление, детали совпадали бы полностью.
Эти новости немного расстраивают меня. По дороге на работу, я отправил письмо Джошу. Было еще довольно рано, и стоянка перед почтой была свободна. Так что никто не мог увидеть хирургических перчаток на моих руках, когда я опускал конверт в почтовый ящик. Но, если бы я посмотрел утренние новости, я бы изменил текст письма. Я бы написал Джошу, что репортеры ошибаются, что они, как всегда, все надумывают. Оуэн не воспроизводит свои старые преступления. И они должны заткнуться, а не обмусоливать разные способы истязания жертв.
Моя дочь не должна это слышать.
Но я не видел новостей, не слышал о Бьянке. А сейчас уже слишком поздно. В клубном доме Джош взирает на меня со всех экранов – изнуренный, но взвинченный. Он до сих пор стоит напротив «Ланкастера». А дневной свет делает здание отеля причудливо-вычурным.
«На данный момент нам достоверно известно только то, что женщина, найденная в мусорном контейнере за этим отелем, – Наоми Джордж. Остальные сообщения пока официально не подтверждены. Однако наши источники проинформировали нас, что Наоми была убита всего за день до того, как ее тело обнаружили…»
GPS-маячок не показывает за день ничего необычного. Миллисент даже не заезжала в гастроном «У Джоя». Она высадила детей у школы, заехала в офис, потом несколько часов показывала клиентам дома, заглянула в бакалейный магазин и на заправку. Никаких намеков на то, где она держала Наоми. Если только это не было какое-то здание, открытое для публики. Это кажется мне маловероятным, ведь в таком месте постоянно толкутся люди.
Впрочем, теперь уже не важно. Ведь Наоми нашли. А завтра Джош получит мое письмо.
Он не станет о нем молчать. В прошлый раз я думал, что полиция будет дольше изучать мое послание, но новости о нем распространились почти сразу. И на этот раз будет так же. Мое новое письмо выглядит, как и все предыдущие, пахнет так же и даже написано на листе бумаги из той же пачки. Никто не усомнится в том, что его написал тот же самый человек, что отправил остальные письма. Будь я игроком, я бы поставил на то, что новости о письме сотрясут телеэфир еще до того, как я приеду с работы домой.
Но я – не игрок. В свои тридцать девять я стал планировщиком. Возможно, даже очень хорошим.
49
Трудно сказать, проиграл я или выиграл свое воображаемое пари. Это вопрос времени.
Я думал, что Джош появится с письмом в эфире перед вечерними новостями. И будет на всех каналах к тому времени, как люди сядут ужинать. Но это происходит на несколько часов раньше – когда мы с Дженной сидим в офисе доктора Бежа. Он полагает, что моей дочери нужно чаще бывать у него на приемах. Я считаю, что ей нужен другой доктор. С тех пор как Дженна стала ходить на консультации к доктору Бежу, она от обрезания себе волос перешла к битью других людей камнями.
Мы с Миллисент теперь по очереди возим дочь на эти консультации. Отлучаться с работы по три раза в неделю (а именно столько визитов к нему рекомендовал доктор Беж после инцидента в школе крав-мага) никто из нас не может. Сегодня моя очередь сидеть в комнате ожидания, выбор развлечений в которой ограничивается терапевтическими комиксами, образовательными журналами и телевизором. Я в этой комнате один, если не считать суровую на вид секретаршу в черном как смоль парике, которой ни до кого нет дела. Я включаю телевикторину и пытаюсь отгадывать в уме ответы на вопросы параллельно с ее участниками.
