* * *
Мои уроки продолжаются. И никаких новостей. Никаких звонков, никаких новых потрясений. До тех пор, пока я по дороге с работы домой не заезжаю на мойку.
Я обычно проверяю свой одноразовый телефон, по меньшей мере, каждый второй день. Но тут я нарушил это правило. Слишком много всего навалилось. Слишком много других вопросов пришлось разруливать.
Телефон спрятан в запасном колесе, в моем багажнике. На мойке я опустошаю его. И вместе с остальными вещами достаю этот мобильник. Пока автомобиль моется, я его включаю. И нервно вздрагиваю, услышав сигнал о поступлении нового смс-сообщения.
И звук, и сам телефон старомодные. Это даже не смартфон – просто предоплаченный телефон, причем довольно увесистый. Он тяжелее, чем кажется на вид. Я приобрел его в дискаунтере несколько лет тому назад. Решился на его покупку я не сразу. Не то чтобы я не мог определиться с выбором модели – все предоплаченные телефоны похожи друг на друга. Просто я колебался, нужен ли мне вообще такой телефон. А потом ко мне подошла приятная продавщица и поинтересовалась, может ли она мне чем-нибудь помочь. Женщина выглядела слишком пожилой, чтобы превосходно разбираться в электронике, но оказалось, что она знала о ней все. И она была такой внимательной, такой терпеливой, что я засыпал ее вопросами. Ответы не имели значения. Меня не волновали технические подробности. Я пытался понять, стоит мне покупать второй мобильник, для разового пользования. И, по-моему, купил я его в итоге только потому, что не купить чего-нибудь у такой продавщицы было просто невежливо. Я отнял у нее слишком много рабочего времени.
С тех пор я и пользуюсь этим мобильником – иногда. Последнее сообщение от Аннабель. Я не думал о ней после того, как исключил ее из нашего с женой плана. У меня не было причин о ней думать – пока она сама не напомнила о себе. Точнее, прислала эсэмэску. Что толку звонить глухому человеку.
«Привет, незнакомец, давай еще разок выпьем что-нибудь. Да, это Аннабель☻»
Я понятия не имею, когда она отправила это сообщение. Оно поступило на мой телефон, только когда я его включил. Аннабель могла послать эсэмэску неделю назад. По крайней мере, прошла ровно неделя с тех пор, как я его проверял.
Стоит ли мне отвечать Аннабель? – задумываюсь я. – Написать хотя бы, что я ее не намеренно игнорю.
Моя машина все еще моется, и я прокручиваю экран мобильника. Перед эсэмэской от Аннабель – сообщение от Линдси. То, которое я намеренно проигнорировал. Ему уже пятнадцать месяцев.
«Мы классно провели время, Тобиас. До скорой встречи!»
Тобиас. Он никогда не должен был обретать свою собственную личность. И не должен был спать с другими женщинами.
Мы с Миллисент придумали его вместе. Случилось это в ту редкую холодную ночь во Флориде, когда температура опустилась ниже пяти градусов. Между горячим какао и мороженым появился на свет Тобиас.
– Ты не можешь изменить свой внешний вид, – сказала мне Миллисент. – Я имею в виду, не пользуясь париком или фальшивой бородой.
– Я не ношу париков.
– Значит, нужно придумать что-нибудь другое.
Именно я предложил притворяться глухим. Всего за несколько дней до этого я проводил урок с одним глухим подростком, и для общения мы пользовались мобильниками. Мне это запомнилось, и я выдвинул такую идею.
– Замечательно, – сказала Миллисент и поцеловала так, как мне нравится.
А потом мы стали придумывать мне имя. Оно должно было быть запоминающимся, но не редким и необычным. Традиционным, но не слишком простым. Остановились мы на двух вариантах: Тобиас и Квентин. Мне захотелось называться Квентином – из-за прозвища от этого имени. Квент, на мой взгляд, звучало лучше, чем Тоби.
Мы долго спорили с женой, взвешивали все «за» и «против». Миллисент даже уточнила происхождение этих имен.
– Тобиас происходит от еврейского имени Товия, – вычитала она в Интернете. – А Квентин – от римского Квинтинус.
Я пожал плечами. Меня не волновала этимология.
– Квентин происходит от римского слова, означающего «пятый», – продолжила Миллисент. – Товия – библейское имя.
– А что он сделал в Библии?
– Сейчас посмотрим, – Миллисент прокрутила экран и сказала: – Он изгнал демона, чтобы спасти Сару, а потом взял ее в жены.
– Я хочу быть Тобиасом, – заявил я.
– Ты уверен?
– Кто не хочет быть героем?
В ту ночь родился Тобиас.
Не многие люди встречали его на своем жизненном пути – только несколько барменов и несколько женщин. Даже Миллисент с ним не общалась. Тобиас – это почти что мое альтер эго. У него даже есть свои собственные секреты.
Я не отвечаю на послание Аннабель. Я отключаю мобильник и снова прячу его в багажнике.
34
Рождество шесть лет назад.
Рори восемь, Дженне семь. И оба начали спрашивать, почему у них только одна бабушка и один дедушка. Я никогда не рассказывал им о своих родителях. Никогда не объяснял, кем они были и как умерли. Вопросы детей заставили меня задуматься над тем, как мне им лучше это преподнести. Что именно нужно сказать.
Как-то ночью я спустился на кухню в надежде на то, что набитый живот сделает меня достаточно сонным, чтобы справиться с бессонницей. Я начал доедать – прямо из сотейника – остатки запеканки с бобами. Холодной, но не слишком противной. Я еще не доел ее, когда на кухню зашла Миллисент. Она схватила вилку и уселась рядом со мной.
– Что тебя так напрягает? – спросила жена. И, зачерпнув вилкой большой кусок запеканки, уставилась на меня в ожидании.
Я никогда не вставал посреди ночи, чтобы поесть. Миллисент это знала.
– Дети расспрашивают о моих родителях.
Миллисент приподняла брови, но ничего не сказала.
– Если я совру им, что их бабушка и дедушка были расчудесными людьми, а они потом узнают правду, они меня возненавидят. Ведь так?
– Возможно.
– Но они могут возненавидеть меня и по любой другой причине.
– Только на время, – сказала Миллисент. – Думаю, все дети проходят этап, когда они во всем винят родителей.
– И как долго он обычно длится?
Жена пожала плечами.
– Лет двадцать?
– Надеюсь, за это время они поумнеют.
Я улыбнулся. И Миллисент тоже улыбнулась.
Я мог сказать детям, что мои родители плохо обращались со мной. Физически. Психически. Даже сексуально. Я мог сказать детям, что они меня били, связывали, прижигали сигаретными окурками и заставляли ходить в школу и обратно по дороге, поднимавшейся в гору. Но они этого не делали. Я вырос в прекрасном доме в прекрасном районе, и никто меня даже пальцем не трогал. Мои родители были утонченными, вежливыми людьми, которые могли скороговоркой перечислить хорошие манеры, разбуди их посреди ночи.
