Когда я вернулась с кофе, Ричард и Клэр спорили. Похоже, с тех пор как он усадил ее в кресло, она даже не шевельнулась. Я порылась в аптечке, отыскала тигровый бальзам – в больнице он ей очень нравился – и стала молча втирать ей в плечи. Только тогда я заметила, что Клэр стала совсем бестелесной. Остались лишь упрямо напряженные узлы мышц. При виде редких кустиков волос, напоминавших птичий пух – платок опять соскользнул с головы Клэр, – я с трудом сдержала слезы.
– Нет, на палубу я тебя не понесу, – решительно заявил Ричард.
Сквозь иллюминаторы видно, как вздымаются и опускаются волны. В салоне ощущается слабый, но резкий запах рвоты: кого-то из пассажиров уже укачало. Морская вода переходит от темно-зеленого оттенка к черному, стекла усеяны брызгами и каплями дождя. Хотя Ла-Манш не так уж и широк – люди его вплавь преодолевают, – кажется, будто мы пересекаем океан.
– Мне нужно на свежий воздух, – тихо взмолилась Клэр.
Я глянула на пузырек с лекарством. Клэр приняла еще немного, но, похоже, соображает ясно. Помогают ли медикаменты бороться с болью от страшного яда, которым ее отравляет коварная опухоль? Она растет внутри Клэр, распространяется, заполняет пространство вокруг чернотой, вытесняет все остальное. Но лицо Клэр по-прежнему исполнено достоинства и даже красиво.
– Нет, так нельзя, – заспорил Ричард. – Разве ты не хочешь снова увидеть мальчиков? А Каденс и Коди?
Клэр отвела взгляд.
– Конечно хочу, – ответила она и прибавила: – Но я еще много чего хочу увидеть.
Судя по упрямо выпяченному подбородку, спорить с ней бесполезно.
– Пневмонию схватишь.
– Есть вещи и похуже пневмонии, – произнесла Клэр. – Например, то, что у меня сейчас.
Ричард зажал пальцами переносицу и яростно потер.
– Между прочим, тебя с нами никто не звал, – прибавила Клэр, почуяв преимущество. – Ты сам поехал. Мы с Анной прекрасно справились бы сами.
Я замерла, стараясь не привлекать к себе внимания. Ни к чему говорить об очевидном: а именно о том, что Ричард просто невероятно упростил нам жизнь и, если бы не он, мы бы до сих пор толкались на вокзале Крю или, что еще более вероятно, вообще остались бы дома.
Ричард взглянул на часы.
– Ну хорошо, – произнес он. – Но только когда будем подходить к Кале, и не раньше. Договорились?
Клэр ответила слабым кивком. Ричард достал мобильный телефон и выбежал прежде, чем она успела накинуться на него с новыми требованиями.
Я осторожно растерла локти и запястья Клэр.
– Так больно? – тихо спросила я, почувствовав, как она вздрагивает от моих прикосновений.
– Неважно, – резко отозвалась Клэр.
Наверное, она сейчас чувствует то же самое, что и я: волнуется и жалеет, что мы решились на эту рискованную затею.
Прошло сорок пять минут. Мы с Клэр сходили в туалет и сделали все, что возможно в раскачивавшейся кабинке. Потом вернулся Ричард, и снова с едой, но у нас обеих не было аппетита. Шторм не унимался. Даже весело визжавшие дети притихли.
– Значит, отступать ты не собираешься? – резким тоном спросил Ричард.
– Нет, – с достоинством ответила Клэр. – И кажется, теперь я могу встать.
Похоже, лекарство и массаж благоприятно подействовали на ее мышцы. Очень медленно, покачиваясь, Клэр поднялась с кресла. Мы с Ричардом осторожно взяли ее под руки и плавно, не спеша повели к выходу из салона, потом стали подниматься по задней лестнице.
Там тоже стоял моряк, но мы объяснили, что нам очень нужно на верхнюю палубу. Он окинул нас внимательным взглядом и велел соблюдать правила безопасности, но сказал, что не имеет права никого останавливать – только детей.
Когда мы вышли через распашные двери наверху, нас едва не снес мгновенно налетевший порыв ветра.
Шторм бушует вовсю. Над нашими головами угрожающе чернеют тучи. В небе кричат чайки, кружащие над морем в поисках выброшенных за борт чипсов или еще какой-нибудь вкусной человеческой пищи. Вздымаются гребни волн, а за паромом тянется пенная дорога.
Потом мы обернулись, и Ричард тихонько присвистнул.
Прямо перед нами простирается побережье и скалы Кале. На вершине холма виднеется старый город. И самое главное – никакой бури! Казалось, кто-то прочертил через все небо линию между Великобританией и Францией. Облаков над Кале почти не видно, и город озаряет вечернее солнце.
– Как нарочно, – пробормотал Ричард.
Но Клэр не обратила на его слова внимания. Она шла вперед. Одна. Держалась рукой за ограждение, но в остальном шагала твердо. На палубе ни единого человека. Клэр обошла шлюпки и бакен и очутилась на носу. Я поспешила к ней.
– Ma belle France
[50], – вполголоса произнесла она.
Мы с ней стояли настолько близко к ограждению, насколько позволяло благоразумие. Между тем ветер стихал. Постепенно прекратился и дождь. Видимость улучшилась.
Пристань для паромов была все ближе и ближе. На самом краю дальнего причала мы разглядели две фигуры: одна стоит, другая сгорбилась в инвалидном кресле. У меня зрение лучше, чем у Клэр, поэтому я заметила их первой.
– Смотрите, – сказала я.
Взяла ее за руку, как ребенка, и указала на наших встречающих.
Глава 24
Снова включилась громкая связь. Всем велели сесть в машины. Ричард придержал для нас дверь салона:
– Вам сюда. – Он указал на выстроившихся в очередь пеших пассажиров с велосипедами и рюкзаками.
– А как же вы? – удивилась я.
– Нет, дальше мне делать нечего. – Ричард покачал головой.
Значит, он тоже разглядел двух человек на причале.
– Я так и планировал, – прибавил Ричард, заметив выражение моего лица. – Уже взял обратный билет.
Только тут я поняла, что за это короткое время привыкла полагаться на Ричарда как на взрослого и умного человека.
Паром с плеском разворачивался, готовясь пришвартоваться у пристани.
– Сейчас принесу кресло и ваши сумки, – сказал Ричард. – А дальше о вас будет кому позаботиться.
Когда Ричард шагнул на лестницу, его лицо было мрачным, в глазах застыла грусть. Спустили длинные сходни для пассажиров. Пункт паспортного контроля представлял собой будку, в которой дежурил недовольного вида мужчина, явно страдавший от жары.
И все-таки удивительно, до чего разная погода здесь и там! Кажется, будто мы пересекли пунктирную линию вроде тех, которые чертят на картах: вот Британские острова, а вот континент.
Люди моргали от яркого солнца. Паромные запахи жареной еды, духов и мокрого ковролина остались позади. Мы с наслаждением вдыхали свежий воздух.
