– Дорогая, – тихонько произнесла мадам, когда Клэр готовилась к очередному свиданию с Тьерри.
На этот раз она выбрала платье из бледно-кремового шеврона. При звуке голоса мадам тело девушки, как всегда, напряглось, как натянутая струна. В глубине души Клэр таилось смутное беспокойство: она не заслужила такого счастья. Встречаясь с Тьерри, Клэр поступает нехорошо, неправильно. В глазах отца так оно, безусловно, и было. Вежливые, сдержанные письма, которые Клэр добросовестно отправляла родителям раз в неделю, повествовали только о детях Лагардов и парижских достопримечательностях. Что-то по ним понять было совершенно невозможно. Мать Клэр даже беспокоилась, что в Париже дочь одинока и несчастна. Но тогда бы Клэр нашла способ позвонить домой. При каждом звонке Эллен сразу бежала к телефону: вдруг оператор спросит у мужа, ответит ли он на платный звонок, и преподобный откажется разговаривать?
– Не пугайся, просто зашла поговорить, – сказала мадам спине Клэр.
Девушка вдевала в уши крошечные изумрудные сережки – подарок Тьерри. Клэр тогда рассмеялась и сказала, что он ничего не обязан ей покупать. А Тьерри ответил, что с радостью преподнес бы ей бриллианты, как у Элизабет Тейлор, но, увы, он только начал свое дело и пока ничего другого себе позволить не может. Изумруды совсем малюсенькие: всего лишь осколки зеленых камней. Зато их цвет подходит к ее глазам, а антикварная серебряная оправа радует красивой формой. Но Клэр обрадовалась бы любому подарку: главное, что Тьерри выбрал их для нее. Ну а то, что серьги еще и сделаны со вкусом, лишний раз приятно согревало сердце.
– Не бойся, тебе не попадет, – прибавила мадам Лагард.
Клэр ощутила облегчение. Все ее страхи просто нелепы и смехотворны. Вот и Тьерри так считает. Клэр – взрослая женщина. Кто сказал, что она не заслужила счастья? И все же… Господь все видит. Столько радости, столько наслаждения – это как-то нехорошо, неправильно. Тихий внутренний голос то и дело повторял, что Клэр предается пороку.
Девушка обернулась:
– У вас чудесные дети, мадам Лагард. Такие воспитанные…
Но мадам только отмахнулась. Как и большинство француженок, она считала: чем меньше родители вмешиваются в жизнь детей, тем лучше для последних.
– Просто хотела сказать, как мы к тебе привязались за лето.
Клэр покраснела. Как мадам Лагард может хорошо к ней относиться, когда она шляется непонятно где каждый вечер, будто мартовская кошка? Этот вопрос задал ее внутренний голос, подозрительно напоминающий голос отца.
– Нам будет очень тебя не хватать, когда уедешь. Осталось всего две недели.
Мадам Лагард старалась выражаться потактичнее.
– Тебе ведь надо в школу, non? Образование – вещь полезная. Ты девочка талантливая, тебе нужно продолжить учебу. Студенческая жизнь придется тебе по вкусу, вот увидишь.
– Это вряд ли.
Клэр с несчастным видом покачала головой. Как усердно она отгоняла от себя мысли об отъезде! Две недели – это же целая вечность. Ни к чему думать о возвращении домой сейчас.
– Папа считает, что университет – бесполезная трата времени. Хочет, чтобы я закончила секретарские или учительские курсы.
Мадам Лагард нахмурилась:
– Да, с детьми ты ладишь хорошо, но разве тебе не интересно попробовать себя в чем-то еще? Познакомиться с новыми людьми?
Мадам Лагард, как всегда, была практична.
Клэр нервно сглотнула. Радостного предвкушения как не бывало. Девушка застыла, не отрывая глаз от паркета. Заговорить она не решалась. Мадам ласково взяла Клэр за подбородок и заглянула ей в глаза.
– Надеюсь, в Париже тебе было хорошо, – четко и ясно произнесла она. – Тогда домой ты увезешь много счастливых воспоминаний.
Ну конечно же, Клэр все понимала. Она ведь еще ребенок. Да и Тьерри только что исполнилось двадцать два. Он еще в самом начале карьеры. Чего ждала Клэр? Надеялась, что останется в Париже и выйдет замуж?
Разумеется, в глубине души именно об этом она и мечтала. Глупые девчачьи фантазии. Вот они с Тьерри женятся в живописном парке на острове Сите, на Клэр что-то великолепное из «свадебного» угла в мастерской Мари-Франс… Но она сама понимала: все это просто смешно и нелепо. Кто же устраивает свадьбу в парке? Да и подвенечный наряд от Мари-Франс им с Тьерри явно не по карману. Вдобавок они знакомы совсем недавно. Нет, ни о чем подобном и речи быть не может, даже если бы Тьерри обсуждал с ней какие-то планы дальше августа. А он не обсуждал.
Клэр пробовала представить Тьерри в Кидинсборо – и не могла. Чтобы Тьерри ездил на девятнадцатом автобусе, бегал в магазин азиатских продуктов на углу за лапшой к ужину или сидел с кружкой пива в местном пабе «Корона» и заинтересованно обсуждал с завсегдатаями, кто забьет гол на матче в субботу? Не бывать этому. Тьерри даже по-английски не говорит. А как такой гурман будет есть мамины разваливающиеся йоркширские пудинги или овощи, больше напоминающие жидкую кашицу? Когда Клэр в первый раз попробовала глазированную морковь в ресторане «Максим», она долго не могла поверить, что это тот же самый овощ, который они едят дома. Нет, в Кидинсборо Тьерри делать нечего. Даже подумать смешно.
Арно и Клодетт скоро пойдут в школу, а значит, услуги Клэр Лагардам больше не потребуются. Ей и самой надо в школу. Тьерри может позволить себе забросить дела в августе: в это время не устраивают ни приемов, ни званых вечеров. Все светские львы и львицы разъезжаются на лето, но к сентябрю ситуация изменится. Тьерри придется закатать рукава и работать с утра до вечера, лишь бы удержаться на плаву. Для Клэр в этой его новой жизни места не будет, и она это понимала.
Все эти мысли пронеслись в голове Клэр за одну короткую секунду. А потом она подняла голову, встретилась взглядом с неизменно хладнокровной мадам Лагард и ответила:
– Да. У меня осталось много приятных воспоминаний.
Тьерри покачнулся, попятился. Прохожие расступились, образовав вокруг него круг. Я схватила его за руку. К счастью, мускулистый мужчина с бородой помог мне уложить Тьерри на тротуар. Тот издавал жуткие стоны. Я достала телефон и набирала 999 снова и снова, но почему-то не могла дозвониться. Чувствовала себя так, будто угодила в ночной кошмар. Бородач взял у меня телефон и объяснил, что звонить надо по номеру 112. Мне даже в голову не пришло, что во Франции своя служба спасения. А когда оператор ответила на французском, у меня вдруг язык отнялся. Хорошо, что бородач догадался отобрать у меня телефон и прокричал, где мы находимся.
Тем временем женщина, объявившая, что она медсестра, подложила под голову Тьерри шарф. Похоже, он потерял сознание. Я опустилась на корточки и взяла его за руку, бормоча по-английски, что все будет хорошо, хотя сама была в этом не уверена. Тут кто-то подошел и крикнул: «Тьерри Жирар!» Лишь намного позже мне пришла в голову мысль: только в Париже на улице могли узнать шоколатье. После этого многие прохожие остановились, обмениваясь встревоженными взглядами и комментариями вполголоса. Кто-то сделал фотографию на телефон. Разгневанный бородач обрушил на этого человека поток такой отборной брани, что тот стыдливо опустил голову и скрылся в толпе. Потом медсестра склонилась над Тьерри и стала делать непрямой массаж сердца – наконец-то! Тут я от всей души поклялась, что по возвращении первым делом запишусь на курсы при скорой помощи Святого Иоанна. Нам ведь и на фабрике все время твердили, что это дело полезное. Но сама мысль о том, что тренироваться делать искусственное дыхание рот в рот придется на мистере Астене, была настолько отвратительна, что мы только смеялись и фыркали. Теперь же я поклялась, что выучу правила оказания первой помощи назубок и всех знакомых уговорю, лишь бы с Тьерри все было в порядке. Он должен поправиться. По-другому и быть не может.
