– Клэр прекрасная учительница. – Я ощетинилась.
Тьерри два раза растерянно моргнул:
– Даже не сомневаюсь. Могу представить. Вот только няня из нее была никудышная, но это, alors – увы, моя вина.
Тьерри в задумчивости умолк. Я смущенно переминалась с ноги на ногу. Сообщила ли ему Клэр о своей болезни и, если да, известно ли ему, насколько все серьезно?
– Вы только что из больницы?
– Со мной все в порядке, – упрямо парировала я.
Не собираюсь без лишней надобности рассказывать о своей травме.
– Значит, работать можете?
– Без сомнения. – Я постаралась улыбнуться как можно увереннее.
– Bon. Хорошо.
Тьерри снова погрузился в раздумья.
– И Клэр тоже больна…
Я смогла только молча кивнуть. Казалось, Тьерри хотел еще о чем-то спросить, но сдержался.
– Ну что ж, добро пожаловать. В шоколаде разбираетесь?
Я честно посмотрела Тьерри в глаза. Лицо у него как у большого доброго великана. Ну, этот вопрос для меня трудностей не представляет.
– Да, месье. Десять лет проработала на шоколадной фабрике.
Тьерри посмотрел на меня так, будто ждал еще чего-то.
– Ваш шоколад лучший, – просто прибавила я.
Со своим скудным французским я не осмелилась распространяться на эту тему. Тьерри помолчал, потом снова оглушительно расхохотался.
– Нет, вы ее только послушайте! – прогрохотал шоколатье. – Элис! Элис! Иди сюда! Ты не должна такое пропустить! Твоя соотечественница приехала.
Из задней комнаты вальяжной походкой вышла удивительно худосочная женщина. На вид лет пятидесяти, но очень хорошо сохранилась. Рот широкий, на губах ярко-красная помада, волосы обрамляют голову, будто блестящий черный шлем, только спереди бросается в глаза элегантный белоснежный завиток. На Элис были узкие брюки и мужской пиджак. Выглядела она сногсшибательно, – глядя на нее, другого слова не подберешь. Элис родом из Англии, но, по собственному утверждению, так давно в Париже, что совсем позабыла английский. На самом деле это означает, что Элис не желает тратить время на жалкое создание вроде меня – или читать газеты с английскими эмигрантами, собирающимися в книжном магазине «Шекспир» и пабах «Фрог» или «Смитс» на улице Риволи.
Лучший способ вывести Элис из себя – догадаться, что она англичанка, прежде чем она откроет рот. Несколько раз я подговаривала людей устроить ей такой вот приятный сюрприз. Понимаю, розыгрыш ребячливый, но она первая начала мне грубить.
Элис вопросительно взглянула на Тьерри:
– Сhériе?
[27]
– У нас теперь работает девушка из Англии!
Элис окинула меня взглядом с ног до головы. Я сразу застеснялась и затрапезной юбки, и туфель на плоской подошве, и сумки из «Гэпа», и прически в стиле «только с постели».
– Оно и видно, – бросила Элис.
Трудно поверить, что эта высокомерная стерва – англичанка. Хотя нет, не так уж и трудно, однако она производит впечатление стопроцентной француженки. Остается только надеть берет, отрастить тонкие подкрученные усики, нарядиться в полосатый свитер, повесить на шею связку лука, сесть на велосипед и капитулировать перед Германией.
– Здравствуйте, – сказала я по-английски.
– Bonjour, – ответила Элис и тут же отвела взгляд, будто разговор со мной уже успел ей наскучить.
Уж не знаю, что заставило Тьерри променять милую Клэр на это чудовище, но теперь не удивляюсь, почему он ест без остановки.
Тьерри поманил меня к себе. Первым делом он обратил внимание на свежее какао. Фредерик налил его в большой чан. С неожиданной для такого грузного мужчины ловкостью Тьерри повернул вентиль на кране. Чан наполнился теплой густой шоколадной жидкостью. Над ней поднимался легкий парок. Потом Тьерри налил молока, припорошил смесь слоем белоснежного сахара, попробовал. Все это он проделал несколько раз с молниеносной быстротой.
– Да! Нет! Да! – рявкал Тьерри. – Нет! Еще! Быстрее!
Мужчины торопливо исполняли его распоряжения. Наконец мастер остался доволен.
– Приступаем, – объявил он.
– Лаванды! – рявкнул Тьерри.
Фредерик поспешил к горшку на подоконнике и срезал веточку. Тьерри порубил ее на удивительно мелкие кусочки, причем орудовал ножом с такой скоростью, что я испугалась: сейчас отхватит себе палец. Затем шоколатье велел принести крошечный хрустальный флакон с такой насыщенной лавандовой эссенцией, что стоило Тьерри вынуть пробку – и по всему помещению тут же распространилось головокружительное благоухание, будто мы перенеслись на весенний луг. Тьерри осторожно наклонил флакончик. В миску упала одна капля, вторая, третья. Одновременно шоколатье перемешивал смесь свободной рукой. Крошечные фиолетовые частицы лаванды почти скрылись. Тьерри мерил шагами помещение. Обошел его один раз, второй, третий, яростно мешая левой рукой и прижимая миску к груди правой. Время от времени останавливался, погружал палец в смесь, облизывал и снова принимался ходить по залу, то добавляя еще капельку сливок, то немного темного шоколада из чана. Наконец Тьерри объявил, что доволен результатом, поставил миску и отошел. Бенуа отнес ее к печи. Там шоколад приобретет нужную форму, пройдет температурную обработку и к завтрашнему дню будет готов.
Тут Тьерри рявкнул:
– Форму!
Фредерик тут же подскочил к нему со свежей порцией шоколада. Тьерри ловко налил его в форму, не пролив ни капли. Оставив противень остывать в холодильном шкафу, резко развернулся. Бенуа беззвучно поставил перед ним большую коробку желейных конфет. Тьерри взялся за нож и ловко орудовал им, пока не получились крошечные ромбики, идеально ровные и похожие друг на друга как две капли воды. Пока Тьерри работал, шоколад застыл. Достав его из холодильника, Тьерри перевернул форму. На рабочую поверхность выпали тридцать две безупречные шоколадные конфеты. Тьерри украсил желейными ромбиками верхушки шоколадных завитков. Искоса взглянул на меня и пододвинул ко мне одну штучку.
– Скажите, что думаете, – велел шоколатье.
Я откусила кусочек. Ощутила приятные ненавязчивые цитрусовые нотки. Видно, Тьерри добавил в шоколад лайм: еще раньше я заметила деревце на подоконнике. Этот привкус идеально дополняет вкус шоколада. Вкус у конфеты легкий. Даже не верится, что ешь калорийный продукт! При этом вкус не исчезает мгновенно: наоборот, его насыщенность усиливается, раскрываются новые нюансы. Кусочек кислого желе наверху уравновешивает приторность. Это шедевр. Не конфета, а произведение искусства. Губы сами собой расплылись в блаженной улыбке.
– Вот такое лицо должно быть у наших покупателей, поняли? – обратился Тьерри к остальным. – Точно такое. Сегодня сделаем четыреста штук лавандовых, розмариновых с конфитюром, мятных…
