Этайн в ответ расхохоталась. Услышав ее смех, Мэйв нахмурила морщинистый лоб.
– Я бы сделала, как ты велишь, – поспешно добавила Этайн, посмотрев на нее, – если бы не знала, что это ни за что не сработает: Гримнир совсем не такой.
– О чем ты, дитя?
– Он и не смертный, и не благочестивый христианин.
Слепые глаза старой ирландки расширились и сразу же сузились.
– А, это все твоя история? Лучше расскажи мне ее с самого начала.
Этайн осмотрелась в поисках своей одежды – от нее остались лишь лохмотья, но все равно это лучше, чем голой бегать.
– А есть ли у тебя что-нибудь, чем я могу прикрыться? Кроме одеяла.
– Все, что найдешь в доме слепой Мэйв, твое, дитя. Если только все мне объяснишь.
И вот Этайн, блуждая по дому в поисках одежды, начала свой рассказ:
– Я встретила его в пещере по дороге в Роскилле, что в Дании, осенью девятьсот девяносто девятого года от anno Domini. Для любого разумного человека это случилось пятнадцать лет назад, но для меня с того дня не прошло и двух недель…
Осторожно выбирая слова, Этайн описала Мэйв пещеру и рыскавшее по ней существо; не поскупилась на слова, описывая, как Гримнир пытался убить Ньяла и с каким ужасом она ходила по краю Древнего мира. Слепая Мэйв вздрагивала и крестилась, слушая рассказ об их походе к Иггдрасилю, о двергар и о ее кошмарном путешествии по Пути Ясеня.
Этайн тихим голосом описала свой плен, катастрофу в Бадоне и встречу с Пастухом холмов. Она упомянула всех погибших на этом пути: Ньяла и Хрольфа, сына Асгримма, павших от ярости Гримнира; ярла Оспака из Мэна, который был к ней безмерно добр; она рассказала и о самом Гримнире, которому, несмотря на всю его нечестивость, была не чуждо некоторое понятие чести.
– Он нес меня на руках. Шесть дней нес меня – я до сих пор не знаю, почему; ведь мог же просто бросить меня там, где я упала. Думаешь, я сошла с ума? – вдруг спросила Этайн, кладя найденную стопку одежды на стол и позволяя одеялу соскользнуть на пол. – Услышь я эту историю от кого другого, думала бы так же.
Она накинула длинную, ниже колен, льняную тунику цвета прогоревшего угля, подпоясалась широким ремнем из грубой кожи и зеленой парчи. Среди вещей Мэйв отыскалась так же пара туфель из мягкой кожи с твердой подошвой из воловьей шкуры и залатанная накидка – Этайн накинула грубое шерстяное полотно на плечи и прикрепила его фибулой из позолоченной бронзы.
– Я бы подумала, что рассказчик либо лжец, либо безумец, – сказала Этайн, запустив руку в короткие медные волосы.
Пришел черед Мэйв смеяться.
– Ты – но не гаэлы, дитя. Народ Эриу слишком долго верил в силу Иномирья. Да, его волны омывают нас, как во время прилива; тот мир дик и странен, в нем ни толку, ни проку – и подчас от него может уберечь лишь Христос-спаситель. И в этом тоже своя магия.
– Спаситель, – еле слышно повторила Этайн. В ее голосе слышался тягостный отголосок так долго глодавшей ее боли. Она нагнулась и выудила из-под стола забытый Гримниром сакс; выпрямившись, она добавила: – Когда я была ребенком и жила в Гластонбери, один послушник из Эриу, гаэл по имени Эйдан, брал меня и других подкидышей с собой в лес, собирать травы для кухни. Мы думали, что он станет читать нам проповеди, цитировать Евангелие, но вместо этого Эйдан рассказывал нам всякие истории: сказки о сиротах, которые бились со злобными ведьмами и ловили говорящих рыб; о девчонках, катавшихся на плече великанов, и о мальчишках, сбежавших с оборотнями Севера.
А мы – что ж, мы просили еще, постоянно, и днем, и ночью, так что юному Эйдану приходилось уступать. Думаю, эти сказки нравились ему куда больше Слова Божьего. Однажды в середине лета – мне тогда пошел двенадцатый год – Эйдан должен был идти на вечернюю службу. Но одного из нас, спаси его, Господи, убил кровавый понос, и Эйдан вместо церкви пришел нас проведать. Прокрался в нашу спальню и подбодрил нас рассказами о Кухулине, – с улыбкой произнесла Этайн, но тут же погрустнела. – Конечно же, нас нашел аббат. Этому человеку были чужды доброта и сдержанность – даже к собственным братьям. Он отослал Эйдана прочь, думаю, что обратно в Эриу. А нам – за то, что сбили послушника с истинного пути, – он придумал самое страшное для сирот наказание… голод.
Этайн подошла к висевшему на колышке поясу Гримнира и осторожно убрала сакс в сделанные из дерева и кожи ножны. Пояс и остальные вещи она принесла с собой к столу.
– Две недели мы ели только черствый хлеб и горькие травы, – продолжила она рассказ. – И каждый раз, когда мы давились этими крохами, добрый аббат повторял, что мы верили этим байкам по глупости, что в мире не осталось магии – а если вдруг и осталась, то это проделки Лукавого и мы навлечем на свои головы вечное проклятие, если только на них посмотрим. «Есть лишь Бог, – говорил он. – Бог и церковь, и все, о чем вам стоит думать, – это чтобы ваша душа к Судному дню была достаточно чистой, чтобы вас пустили в Царствие Небесное!»
Этайн отвернулась от стола. В ее глазах блестели слезы многолетнего отчаяния; она утерла их тыльной стороной ладони.
– Но где это Царствие, Мэйв? – спросила Этайн надломившимся голосом. – Где же оно? Его так и нет до сих пор? Мир, который я знала, перевернулся с ног на голову! Спаситель? Я видела колдовство прежних времен, ходила темными путями, которых никогда не касался свет Христа, и говорила с бессмертными нечестивыми созданиями! Но дни и ночи сменяют друг друга, как это было с того момента, как Всевышний создал свет, и я начинаю задумываться, не миф ли это долгожданное спасение! Может… может, я уже в Аду?..
– Ох, милая, – Мэйв протянула руки, Этайн подошла и вложила в них свои. Мэйв притянула ее к себе и, когда та опустилась на колени, поцеловала ее в макушку. От этого жеста, полного искренней нежности, Этайн не смогла сдержать рвущихся из глубины души рыданий. Ее плечи задрожали от накопившегося горя.
– Послушай-ка, – Мэйв погладила ее по волосам. – Ты не в Аду – как и слепая Мэйв. Всевышний наградил тебя великим даром, дитя. Да, это и дар, и бремя… Он избрал тебя пройти по краю между мирами. Ты светоч Христа, и если маленький народец отвергнет Его спасение, то слово Его станет твоим клинком.
– Но… – выдохнула Этайн, все еще всхлипывая. – Но… конец… света…
Мэйв насмешливо фыркнула.
– Кто сказал, что миру конец, дитя? Этот твой аббат? Или другой ученый глупец, который считает, что может предсказать волю Всевышнего по книжным закорючкам? Нет, если и быть концу, то Господь сам выберет время и место, не прося совета у этих жуликов с крестами. Все, что нам следует делать, дитя, – это жить достойно, помогать тем, кому можем, и с достоинством принимать и хорошее, и плохое.
Этайн надула щеки и кивнула.
– Жить достойно?
– Да, жить достойно, – Мэйв смахнула мозолистыми большими пальцами слезы из уголков ее глаз. Этайн поймала ее руку и, поцеловав ее, встала. Утерла лицо рукавом туники. – Так ты идешь за ним?
