– А с этой что? – спросил сакс. – Подождем, пока Кюневульф притащит второго, и казним обоих, или пусть ребята сперва немного развлекутся?
Этайн услышала, как капитан задумчиво цокает языком.
– Нет, – произнес он мгновение спустя. – Положите ее в телегу и не спускайте с нее глаз. Возьмем ее с собой в Баден. Лорду Хротмунду подавай язычников, а уж к предателям у него совсем особая любовь.
Капитанские сапоги зачавкали по грязи – он обернулся и приказал своим людям выступать. Этайн снова почувствовала, как ее поднимают, в этот раз куда бережнее. Кажется, им было ее жаль. И они боялись.
– Лорд Хротмунд? – пробормотал один. – Лучше уж самим ее прикончить, неважно, что она натворила.
В этот момент ее разум затопила тьма, и больше Этайн ничего не услышала.
Глава 8
Огни полыхающего Брода Нунны озарили небо, подсветили очертания развалин; со стороны холма вниз к берегу реки понеслись крики. Чуткие уши Гримнира различили далекие победные вопли и мольбы о милосердии. Но заполнивший ноздри едкий дым – пахло горящей соломенной кровлей и паленым мясом – подсказал ему, что пощады не будет.
Гримнир сидел низко к земле в зарослях камыша, под защитой ивовых ветвей, и наблюдал за своими врагами. Сакс по имени Кюневульф спешился и сидел теперь у тела Вульфрика.
– Хоть из-под земли мне этого клятого дана достаньте!
Троих воинов он отправил обыскать мельницу, а остальные бродили осторожно в высокой траве по обеим сторонам тропы. Сам Кюневульф медленно подошел к кромке воды. Его цепкий взгляд скользил по дальнему берегу.
«А этот умен, – подумал Гримнир. – Даже слишком. Знает, свинья, что здесь кто-то есть и наблюдает за ним».
– Эй, там! – вдруг крикнул Кюневульф на датском наречии. – Эй!
Его люди откликнулись на зов, но Кюневульф прикрикнул на них, и они замолкли. Он вновь уставился на дальний берег.
– Ты меня слышишь? Я знаю, что ты там, дан. Ты убил Вульфрика… Он был мне двоюродным братом. Я требую вергельд. Покажись, и давай решим это, как подобает мужчинам.
Гримнир тихо фыркнул. И сказал еле слышно, чтобы остальные саксы различили лишь легкий шелест:
– Nár! Старая уловка, сакс. Выманишь меня из укрытия, и твои люди истыкают меня стрелами, как ежа.
– Это не уловка, – Кюневульф повернулся к своим людям. – Опустить луки. Опустить! – саксы недовольно повиновались. – Видишь? Я просто хочу поговорить.
– Тогда приведи мне девчонку, – ответил Гримнир. Он шевельнулся, еле заметно зашуршав камышом. Кюневульф повернулся на звук. – Она моя. Верни ее мне, и мы, может быть, потолкуем.
– Девчонка? Что еще за девчонка?
– Та, которую вы взяли в плен.
– Ты про второго лазутчика? Не знал, что это женщина. Нет, дан… Теперь я могу сделать не больше твоего.
– Ты ее убил? – в голосе Гримнира зазвучали опасные нотки.
– Не я. Я лишь схватил ее и отослал к своему капитану, лорду Этельстауа. Не сомневаюсь, что после допроса он отдаст ее на милость своих солдат. А когда она им надоест, они кинут ее тело в погребальный костер к другим язычникам, – Кюневульф кивнул назад, на клубы дыма, поднимавшиеся над полыхающим селением в светлое от огня небо. – Теперь надо решить, что делать с тобой.
Гримнир громко сплюнул.
– Со мной? Я пойду своей дорогой, жалкий ты болван.
– Оглянись вокруг, дан, и скажи мне, кто здесь болван! Твои люди мертвы. Корабли сожжены. К рассвету от твоего селения останутся лишь пепел и тлеющие угли. Куда же ты пойдешь? Я знаю эту землю лучше, чем лоно моей жены. Попробуешь спрятаться, и я вытащу тебя из любой норы. Выходи, дан, сдавайся. Даю тебе слово, твоя смерть будет быстрой – такой же, как смерть бедного Вульфрика.
– Твое слово? – Гримнира распирало от ярости. Но он не поддался ее раскаленной добела хватке. Стиснул зубы, прикусив до крови язык. – Твое слово ничего для меня не значит, жалкий слизняк! Я сказал, что пойду своей дорогой. Попробуй остановить меня, если смелости хватит. А что до твоего вергельда… – Гримнир вытащил из-под кольчуги кожаный мешочек и швырнул его на другой берег. Он упал Кюневульфу под ноги – тихий звон монет говорил сам за себя.
Шевельнулись ветви ивы – Гримнир удалялся от берега, растворяясь во тьме. Несколько саксов подняли луки. Они всматривались в ночь, в листву раскидистых деревьев и заросли камыша, подмечая каждый шорох. Но он не выдал себя, не стал мишенью. Уже далеко от берега он услышал приглушенный голос Кюневульфа:
– К чему все усложнять, дан? Дан? ДАН!
Глава 9
Кюневульф постоял еще у реки, всматриваясь в темноту дальнего берега. Он воевал всю свою жизнь, сначала – против валлийцев вместе с отцом, после – против данов под началом лорда Этельстана, в чине лейтенанта. Он не понаслышке знал о боли, лишениях, голоде и страхе. Умереть он не боялся, дело его было угодно Богу, но его страшили пытки в плену. Он знал, каков этот страх на вкус и на запах, помнил, как он скручивает узлом кишки, заставляет пачкать штаны. Но больше того, Кюневульф знал, как пробудить этот страх и в других. Он наполнит последние часы проклятого дана ужасом. Тот кровью заплатит за жизнь бедного Вульфрика.
И только когда в нем не останется ничего, кроме пронизывающего нутро ужаса, Кюневульф медленно его прикончит…
Лейтенант огладил спутанную бороду.
– Ну-ка в круг, парни. Охотились когда-нибудь на валлийского вепря?
Глава 10
Гримнир был достаточно близко, чтобы услышать, как эти грязные свиньи перешли реку; достаточно близко, чтобы увидеть, как две группы с факелами разошлись одна направо, другая налево – сквозь листву мелькали вспышки красного света, клацали кольчуги, трещали кусты. Они даже не пытались скрываться. Гримнир криво ухмыльнулся: он понял, что это загонщики – хотят выманить его на открытое место.
Он тихо фыркнул, широко раздув ноздри. Неплохой план… Вот только он не полоумный дан, которым они его считают, он не побежит через незнакомые леса. За свою долгую жизнь он выскользнул из многих ловушек, обхитрил многих следопытов куда опаснее этих. С ловкостью белки он схватился за нижнюю ветку старого дуба, росшего у звериной тропы, которая вела к ручью, и скрылся в его густой листве; устроившись на ветке, он затих, словно выжидающий хищник.
Прищурив глаза, Гримнир всматривался в темный пятачок берега между двумя группами преследователей. Стояла гробовая тишина, нарушал которую лишь редкий шелест листьев, когда где-то рядом пробегал кто-то из лесных обитателей. Ветвь под ним еле заметно подрагивала; Гримнир чувствовал слабое презрение, исходящее от ландветтир, духа этого дуба, – чувство это было приглушенным, спутанным, будто престарелый лорд вдруг очнулся на смертном одре и заметил в своей бороде крысу.
