Тетя приступает к работе рано утром, но я иду в студию только после полудня. Приношу тете термос со свежим кофе. Она делает перерыв, чтобы помочь мне разобраться с прессом, отвечает на мои вопросы и дает советы по технике печати. Я вношу косметические правки в рукопись Твигги, исправляя опечатки и явные ошибки, а потом готовлю каждую страницу к печати, набирая буквы. Приступаю к печати. Начинаю я с первого стихотворения, которое когда-то прочел:
«Я потянулась к тебе утром, но ты уже ушел».
Я собираюсь напечатать книгу небольшим тиражом, не больше сотни экземпляров. Получается медленно, но процесс действует успокаивающе – набираю текст, смачиваю страницу чернилами. На две страницы уходит целый день, иногда даже больше. Я отпечатываю каждую страницу и вешаю на просушку на пересекающие амбар веревки, и студия становится похожа на корабль с поднятыми парусами.
11 ноября
На неделю прилетели Гаврил и Келли. Тетя засыпает их поцелуями.
– Мам, мам, – повторяет Гаврил, вытирая со щек и лба влажные отпечатки.
Тетя тепло относится к Келли, но довольно официально – видимо, они еще оценивают друг друга, не вполне состыковываются. Келли слишком утонченная горожанка, а тетя – сельская хиппи. Они нашли точки соприкосновения в еде, поскольку Келли – любительница здоровой пищи, а тетя представляет движение «с фермы на стол», они даже собрались съездить в Прагу, в бар тетиного приятеля, открывшийся несколько месяцев назад, там подают бутерброды для вегетарианцев и сыроедов.
Я отвожу двоюродного брата в сторонку.
– Гаврил, мне надо с тобой поговорить.
– Конечно, – отвечает он. – Прогуляемся?
Я включаю на телефоне автопереводчик и подношу сотовый к уху при каждой реплике Гаврила. Он засыпает меня байками о ночной жизни Лондона, рассказывает о своих переговорах по контракту с «Вог». С восторгом вещает о своей любви к Келли.
– Я хочу на ней жениться, – говорит он. – Ты только представь милых маленьких Гаврилов, которых мы породим.
Моя нога чувствует понижение температуры, и я быстрее обычного начинаю хромать. Мы идем по подъездной дорожке и сворачиваем налево, к дороге. У куста форзиции, неопрятного буйства бурых листьев и ветвей, Гаврил говорит:
– Кажется, когда-то я припрятал здесь несколько журналов «Плейбой». Можем попробовать их найти.
Гаврил десять минут копает под кустом и уже начинает волноваться, что его мать могла найти журналы и выкинуть.
– Ну и ладно, – говорю я. – Ты уже большой мальчик.
– Хм… – фыркает он, продолжая поиски, ковыряет палкой твердую глину. – Может, вернусь сюда летом, когда копать будет проще.
– Слушай, Гаврил, хочу кое о чем тебя попросить.
Он прекращает копать и вытирает руки о – куртку.
– Конечно, Доми. О чем угодно.
– Ты говорил, что знаешь людей, которых заинтересует то, что я тебе посылал. Запись убийства девушки.
– Точно. Мика Бронштейн, продюсер из «Покупай, трахайся, продавай, Америка» на CNN. Он был весьма заинтересован, да и до сих пор заинтересован. Вообще-то с неделю назад он прислал мне сообщение, мол, я просто сволочь, что раздразнил его слухами о знаменитости, но так ничего и не дал.
– Опубликуй эти записи, – говорю я, хотя и не уверен, что поступаю правильно.
– Зачем? – удивляется он, снова принимаясь копаться в грязи в поисках «Плейбоя». – Ты наконец-то оставил весь этот кошмар в прошлом. Зачем еще что-то делать? Брось это. Забудь.
– Я слишком много пью. И не могу спать, потому что все время думаю о ней.
– О рыжей?
– Нет. О той девушке, которую я нашел. Я просыпаюсь посреди ночи, и мне мерещится ее тело у кровати. Она лежит там, а я парализован и могу только думать о ней, даже не задаюсь вопросом, что здесь делает ее тело, но совершенно уверен – стоит мне посмотреть за край кровати, и я увижу ее, покрытую муравьями.
– Звучит так, как будто тебе нужен очередной Симка.
– Мне нужно правосудие для нее.
После ужина мы торчим за кухонным столом, пьем пиво и вино, закусывая медово-пшеничным хлебом, который испекла тетя, и вонючим сыром. Пошел снег – ледяная крупа бьет по оконному – стеклу.
Уже за полночь, а мы все говорим, тетя тоже не спит, вышивает крестиком в другой комнате и слушает фортепианную версию A Love Supreme в исполнении Эмиля Виклицки. Келли давно легла спать, а вскоре и Гаврил говорит, что тоже пойдет наверх.
– И еще кое-что напоследок, – говорю я, пока он ставит бокалы в мойку. – Когда ты опубликуешь эту запись, скажи своему приятелю продюсеру, что получил ее от человека по прозвищу Болван.
19 ноября
Первой распространяет новость CNN, но через несколько минут запись подхватывают другие сети.
Я смотрю тетин телевизор, попивая бренди и молоко. BBC, CT24 из Праги, «Скай-ньюз», «Аль-Джазира» – почти все каналы, на которые я переключаюсь, показывают полную видеозапись убийства без цензуры – как Уэйверли орет, что Ханна священна не больше, чем сбитое на дороге животное, а Тимоти двадцать четыре раза вонзает в нее нож. Американские чиновники заявляют, что видео может быть поддельным, но президенту Мичем доложили, и она оценивает ситуацию.
На экране мелькает фотография Уэйверли. Постоянно крутится видео с Ханной, крупным планом показывают ее гениталии и грудь, лицо в предсмертной агонии, эксперты обсуждают, испытывала ли она оргазм, было ли убийство преднамеренным. Кто-то пишет песенку в стиле хип-хоп из синтезированного голоса Уэйверли: «В ней не больше священного, чем в сбитом на дороге животном». Я потрясен до глубины души, когда запись с убийством Ханны распространяется как вирус, и это моих рук дело.
Жизнь Ханны выставлена напоказ – фото и видео от ее парней в старших классах, стримам продали частные записи с выпускного вечера, за секс-видео с Ханной предлагают огромные деньги, продюсеры с экранов умоляют продать им что-нибудь стоящее.
Обнаженная Ханна. Любительские порновидео. Каникулы на пляже, портреты, записи, сделанные скрытой камерой ее бывшими парнями. Интервью с многочисленной родней Ханны в Огайо – теми людьми, которые и запросили страховку, в результате чего я начал расследование, а теперь они разрешили показывать Ханну в «Звезде криминальной сцены» и уже в предвкушении ее высокого рейтинга, уже обсуждают, получат ли денежный приз, если она выиграет.
Я допиваю остаток бренди в бутылке и выхожу на обширную лужайку, спиртное придает мне сил, но я падаю. Слегка порошит снег. Колется мерзлая трава. Я вдыхаю запах земли и гадаю, сколько миллионов червей сейчас извиваются подо мной и устремятся вверх, к небу, чтобы попировать на моем теле, если я умру.
Я много часов лежу лицом вниз. Что я с тобой сделал? Что натворил? Я не дрожу, мне не холодно. Тетя обнаруживает меня живым, но без сознания. Помню лишь, как пялился в белые небеса. Что я с тобой сделал? Не помню, как тетя затащила меня внутрь и погрузила в теплую ванну. Не помню визит врачей, ничего не помню.
