Я отворачиваюсь от пропасти. В коридоре стоит человек в черном рабочем комбинезоне и противогазе.
– Джон Доминик Блэкстон? – спрашивает он приглушенным басом.
В нескольких шагах за его спиной стоит еще один человек. Он тоже в противогазе и похож на медведя. Сейчас я умру. Я у них в руках и завишу от их милосердия, если они им обладают. Ноги у меня подкашиваются. Эта квартира будет последним, что я увижу.
– Чего вы хотите? – спрашиваю я.
Со стороны лестницы появляется третий человек, преградив мне путь к отступлению. Видимо, это Рори. Он тоже в противогазе. А тот, кто говорит, наверное, Грегор, брат Уэйверли.
– Уэйверли знал, что как только вы увидите жену, то помчитесь сюда, – говорит он.
Медведь – Кормак – достает полицейскую дубинку и быстро шагает ко мне. Я уворачиваюсь, но он бьет меня по голове, и удар отзывается в ухе яркой вспышкой боли, ломая мне челюсть. В голове звенит, звуки доносятся как из-под воды – в Начинке звучит любимая музыка Альбион, джаз Бориса Виана, мелодия дергается и умолкает. «Ошибка», – сообщает Начинка.
Во второй раз он бьет по правому колену, я падаю со сломанной ногой и вижу торчащую из кожи кость. Правая голень и ступня болтаются как тряпка, и тут я получаю третий удар – в лицо. АйЛюкс перезагружается. Изо рта хлещет кровь. Зубы. Еще два удара – по обеим рукам, ломаются кости, дробятся пальцы. Я кричу.
Начинка снова отключается и перезагружается во второй раз.
– Я вас видел, – говорю я. – Знаю, что вы с ней сделали. Видел, как вы ее убивали.
Кровь толчками выходит изо рта с каждым словом, не знаю, разбирают ли они, что я говорю. Я купаюсь в крови и тьме, но пытаюсь сосредоточиться, мне нельзя отключаться, только не сейчас. Думай. Они не собираются покончить со мной быстро. Нужно выбраться отсюда. Боже!
– Он твой, Рори, – говорит Грегор.
Надо мной склоняется темный силуэт. За щитком противогаза я вижу его глаза.
– Око за око, – говорит он.
Он вытаскивает охотничий нож, и я чувствую, как лезвие входит в плечо и упирается в кость. Он вытаскивает нож и режет мне грудь. Я не могу дышать, но не осознаю этого, не могу кричать, но все же пытаюсь, дыхание превращается в кровавый туман. Рори полосует мне лицо ножом, словно каллиграф, пишущий на коже священный текст. Справа вспыхивает боль, глубокая боль – похоже, он проник через глазницу. Неужели вся эта кровь моя? Это невозможно…
Меня поднимают.
Наверное, Кормак.
Я падаю…
Меня столкнули с края. Я падаю. Квартира пропадает.
* * *
– Доминик…
Этот голос.
* * *
Я знаю этот голос. Откуда? Пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит.
Пахнет камфорой и пропитанными кровью бинтами, а еще землей и травой.
– Нужна еще одна доза морфина, – произносит этот голос.
* * *
Я открываю глаза.
Перед глазами все расплывается. Нет, только перед левым глазом. В правом темнота. Я ослеп на правый глаз. Справа все как будто закрывает черная повязка, но если закрыть левый глаз, мир погружается в темноту. Но я вижу достаточно, чтобы понять – сейчас день.
Я поднимаю голову, но любое движение отзывается дикой болью в груди, и я снова падаю, тяжело дыша. Каждый вдох – мучение.
– Ты очнулся, – говорит он.
Этот голос.
Тимоти.
– Где она? – спрашиваю я.
– Ты помнишь, что произошло? Помнишь, где мы?
Я здесь. Тереза, я здесь.
– Ты на месте своей квартиры в Питтсбурге. На тебя напали трое, – говорит Тимоти. – Помнишь? Ты упал. Я не стал тебя перемещать.
Рори Уэйверли исполосовал меня ножом.
– Я плохо вижу, – отвечаю я. – Подойди ближе, чтобы я тебя разглядел.
Он заслоняет солнечный свет, когда подходит ближе, но я все равно не могу его разглядеть. Я слышу, как он опускается на колени. Моего лица касается влажное полотенце. Тимоти выжимает воду мне на глаза и аккуратно промокает ее полотенцем, и как только я смаргиваю воду, то вижу его, хотя смотрю как будто сквозь рогожу из стальных волокон. Тимоти осматривает меня полными жалости голубыми глазами. Я хочу послать сообщение Альбион и Гаврилу, позвать на помощь, но виртуальный интерфейс Начинки исчез.
– Ты серьезно ранен, – говорит Тимоти. – Я сделал, что мог, но я давно уже не занимался экстренной помощью – со времен школы. Кровотечение я остановил. Прости, Доминик. Я не хотел, чтобы так вышло.
– Вы ее убили? Убили Альбион?
– Она цела. И скоро будет здесь.
От обезболивающих и коагулянтов тело онемело, но стоит мне пошевелиться, как по нему пробегает рябь боли. Я накрыт каким-то пластиком – видимо, одеялом или брезентом, по углам придавленным кирпичами. Под голову подложен дождевик – наверное, дождевик Тимоти. Сам он в одной футболке и штанах цвета хаки, ничто не защищает его от радиации и дождя. Его вишнево-красный рюкзак лежит неподалеку. Что происходит? Где другие? Почему они просто не оставили меня умирать?
– Это ты убил Твигги? – спрашиваю я. – Почему? Почему она?
– Я ее не убивал, – говорит Тимоти. – Отец знал, что она тебя заинтересует, он изучил твою Начинку и знал твои вкусы. Он нанял ее и сделал так, чтобы ваши дорожки пересеклись, чтобы с ней работал твой двоюродный брат. Отец велел ей дать тебе тяжелые наркотики, чтобы, когда тебя арестуют, я забрал твое дело у Симки. Мы знали – нам нужно сблизиться с тобой, так или иначе, и выяснить, что ты знаешь о той девушке, чье тело обнаружил в Архиве.
– Ханна. Ее звали Ханна.
– Отец думал, что скрыл ту давнюю ошибку, но запаниковал, когда ты нашел ее тело в Архиве. Он хотел тебя убить, считая, что тем самым решит все прежние проблемы. Мне пришлось убедить его оставить тебя в живых. Я сказал, нужно выяснить, как ты нашел Ханну и что знаешь, что еще ты о нас узнал. Я убедил его, что ты способен помочь нам с другой проблемой…
– Альбион…
– Мертвые не умирают, – говорит он.
– Альбион хотела оставаться мертвой. Не хотела быть частью всего этого.
– Мы не знали, что Альбион жива, пока она не пропала из Архива. Она хотела исчезнуть, но тем самым себя обнаружила. Исчезнув, Альбион воскресла, а потом ты нашел тело Ханны. Отец был одержим этими воскресшими девушками. Он встретился со своим братом и велел ему убить Альбион. Мой дядя и двоюродные братья помнили Альбион. Они хотели ее убить, всегда хотели… Но я им не позволил. Не позволил…
Дверь квартиры двести восемь где-то на два этажа выше, она ведет в обугленный коридор. Я помню свое падение, но не помню удара, тело настолько онемело, что я как будто парю над ним, словно еще не рухнул на землю. Я осматриваюсь. Вокруг разбросаны цветы, которые мне дала Альбион.
