– Кто автор? – спрашиваю я.
– Местная художница. Дар Харрис. Она участвовала в прошлогодней выставке.
– Дар Харрис?
– Дарвин Харрис, – говорит она. – Она из Питтсбурга, или у нее там были друзья. Работает в индустрии моды. В каком-то из крупных домов моды, я думаю. Возможно, у Фезерстона.
Дарвин – это родной город Пейтон. Дарвин, Миннесота.
– Как она выглядит? – спрашиваю я. – Кто она?
– Когда она входит в комнату, ее невозможно не заметить, если вы об этом.
– Я расспрашивал во всех галереях Сан-Франциско, но никто о ней не слышал.
– Смотря у кого спрашивать. Дар придерживается определенных принципов – она принимает участие в выставках только вместе с хорошо знакомыми людьми. Однажды я предложила ей устроить персональную выставку, но ей, похоже, эта мысль не понравилась. Я выкинула эту идею из головы.
– Но почему? У нее потрясающие работы.
– Она замкнутый человек. Хотя и не затворница. Мне кажется, ей не хочется привлекать к себе слишком много внимания. Помню, как она отказалась фотографироваться для рекламного буклета выставки, и это странно, потому что выглядит она как фотомодель. Если бы люди знали, как выглядит художник, это привлекло бы их в галерею.
– Вы хорошо ее знаете?
– Довольно хорошо, – говорит она. – Она продает каждый выпуск целиком, но, как я вижу, у вас здесь две отдельные работы. Их следует объединить.
– У меня есть и другие. Я купил их по отдельности.
– Где вы их купили?
– На eBay.
Она интересуется, кто продавец, но я отбрехиваюсь, со смутной тревогой – возможно, рисунки объявлены крадеными, и она выуживает информацию. Я говорю, что вернусь завтра, чтобы взглянуть на всю коллекцию. Ужинаю острой курицей в «Вендис», а потом подключаюсь к спутниковой связи в номере отеля и просматриваю стримы в поисках Дарвин Харрис – теперь, когда я знаю ее имя, найти ее легко. У нее есть страница в «Фейсбуке», но без фотографии в профиле.
Биография в профиле короткая, без упоминания Питтсбурга. Я просматриваю фотографии – сплошные изображения одного и того же разрушенного дома, все в группах по шесть. Есть и другая серия рисунков, с педантично выписанными деталями, как и на изображениях дома, но здесь портреты блондинки, похожей на Хельгу Уайета, только девушка расколота на фрагменты, как у Пикассо или Брака, в тех же приглушенных тонах, что и дом, но светлее. Девушка с волосами соломенного цвета и персиковой кожей, розовыми губами и сосками и голубыми глазами. Я просматриваю несколько выпусков, прежде чем понимаю, что это Пейтон. Дом и блондинка. На некоторых выпусках дом и блондинка перекликаются, но в основном это отдельные темы.
Я просматриваю список ее «Событий» в профиле. Зимой и весной намечены групповые выставки, так что она постоянно занята, хотя и пытается оставаться относительно анонимной. Я проверяю даты. Через несколько недель в галерее «Первая пятница» в Миссии открывается выставка под названием «Камень, ножницы, бумага».
Поздно вечером я звоню Гаврилу. Он спрашивает, когда я с этим закончу, и я отвечаю, что не знаю.
– Наверное, уже скоро.
– Я бы с удовольствием посмотрел Сан-Франциско, – говорит он. – Мне всегда хотелось увидеть парк «Редвудс». Проехать на машине через дупло в дереве…
3 мая
Сегодня ночь искусств, по всему району Миссия открываются тридцать три выставки вроде тех мест, куда мы с Терезой ходили во время аналогичных мероприятий в Питтсбурге. «Перекресток искусств», «Проект артауд», Культурный центр Миссии, «Стеклянный купол» – бесплатная загрузка стрима с прогулочным туром, звезды выставки, биографии художников, самые популярные шоу и карнавальное представление «Дня мертвых» в исполнении Латиноамериканской художественной лиги. Я ужинаю омлетом в кафе «Кало» и покупаю картошку фри с уксусом и кетчупом у уличного продавца на Долорес-стрит.
На улицах играют мексиканские музыканты и танцуют сальсу, среди толпы шныряют администраторы галерей, раздавая буклеты с приглашением на вечеринки. Все мостовые и тротуары уже покрыты ковром таких пригласительных и открыток, на большинстве – допы в виде разукрашенных черепов из «Для мертвых», иллюзия из алых глазниц и вспыхивающих улыбок всплывает рядом и тут же исчезает, стоит мне пройти сквозь нее.
Я теряюсь в попытке определиться, куда идти, на душе скребут сомнения – может, мне и не стоит встречаться с Альбион, оставить ее в покое, бросить все и сбежать, но я знаю, что Тимоти и Уэйверли не дадут мне просто скрыться, знаю, что тогда Ханна Масси тоже навсегда исчезнет. Началось шествие трансвеститов под песню Тины Тернер, и «королева» одета как Мичем, в звездно-полосатое бальное платье, на голове у нее маска свиньи.
Из «Стеклянного купола» доносится винтажная электронная музыка Дедмауса, и танцы безумной волной выплескиваются на улицу. Я протискиваюсь сквозь толпу, борясь с клаустрофобией, я будто в пещере, плотно набитой телами. «Стеклянный купол» похож на длинный коридор без дверей и напоминает питтсбургские галереи, обновленные здания, где трубы и спутанная проводка выставлены напоказ. Питтсбург был окружен опустевшими городками сталеваров, почти призрачными, весьма подходящие места с дешевой арендной платой для художников и некоммерческих организаций, целые кварталы вымерли бы и опустели, если бы их не населили художники.
Я беру банку с пивом из протекающего детского бассейна, наполненного льдом. Держусь чуть в стороне от толпы и пробираюсь к «выпуску» Альбион. Этот не скреплен, шесть картин приколоты булавками в ряд. На них портрет блондинки, Пейтон, и, несмотря на удушающую толпу и неизбежные тычки в переполненном зале, несмотря на музыку и шум разговоров, я ничего не слышу и не замечаю, глядя на эти работы. Это не отдельные части тела девушки, а цельный портрет, разделенный на шесть частей, я словно смотрю на отражение обнаженной натурщицы в шести разбитых зеркалах, читаю ее тело в шести главах.
Только на двух рисунках показано ее лицо, голова запрокинута назад как в припадке, выражение лица, словно у скульптуры «Экстаз святой Терезы» Бернини, и я понимаю, несмотря на искаженные кубизмом формы, что и поза повторяет «Экстаз святой Терезы», только без проказливого ангела, без прикосновения Бога. Администратор прикалывает у каждого рисунка оранжевые стикеры, обозначающие, что рисунки проданы. Двое других художников представляют свои работы. Один – газетные вырезки на стене, другой – несколько фраз, написанных на белой бумаге черным шрифтом «Таймс нью роман»: «Диспозитив, или Паноптикум».
Она здесь.
Я пропускаю момент ее появления, но замечаю, как меняется настроение в зале и все вокруг, какими бы модными и образованными ни пытались казаться, становятся тусклыми и пустыми, малозначительными. Я вижу ее за головами других, ее волосы выкрашены в цвет воронова крыла. Ее окружают друзья, она обнимает знакомых, как невеста – подружек на свадьбе. Она в белом платье, стянутом на талии черной лентой, но ее плечи, элегантная шея и руки чуть ли не бледнее белого кружева. На юбке два больших кармана, в каждом по букетику маргариток. Я съеживаюсь у стены – теперь, когда она здесь, все мои проблемы и желания кажутся такими неважными.
