– Граффити на стенах? Болван же технарь. – Удивительно, что он пользуется для своих работ краской.
– Уже нет. Он начинал с краски, но прославился, только когда начал делать геоинсталляции.
– А что это?
– Короткометражки, которые можно загрузить и увидеть, только когда чья-то Начинка окажется в точке с определенными координатами. Около года назад он установил такую инсталляцию перед мэрией – стоит наступить на последнюю ступеньку к зданию, причем в строго определенном месте, и в Начинку загружается стрим, хочешь ты того или нет, это порнография с мэром Костой и двумя несовершеннолетними девочками, он нюхает кокаин с их задниц. И пока фильм не закончится, он закрывает все поле зрения. Эти инсталляции нельзя удалить, потому что они передаются со спутников, которые он взломал. Понятно?
– И эти его инсталляции разбросаны по всему городу?
– По всей стране. У него есть фанаты, которые пытаются найти все, но Болван говорит, что до сих пор обнаружено только процентов двадцать пять.
– И все антиправительственные?
– Не все, – говорит она. – Бо́льшая часть – это любовные письма президенту Мичем. Он помешан на Мичем. Слышали бы вы его – то выступает как самый что ни на есть капиталист-патриот, а в следующую секунду уже проклинает саму идею правительства и называет капиталистов отбросами. Однажды он показал мне свой рисунок, который назвал «Рай для рабочих», но это был просто странный портрет Мичем, целиком исполненный золотой краской. Он ненавидит правительство, но обожает Мичем. Говорит, что истина содержится в противоречиях, и потому он высказывается о своей системе через образы, ведь образы содержат противоречия, но сами не противоречивы…
– Как-то раз он намекнул, что работает совместно с другими людьми, сказал: «Имя мне – Легион». Это что-то означает, по-вашему?
– Есть и другие, но я не знаю, о ком он говорил. Порой он преувеличивает.
– Как насчет девушки по имени Альбион Уэйверли? Вы когда-нибудь с ней встречались?
– Имя Альбион мне знакомо, – кивает она. – Я думала, это просто имя, которым он меня называет.
– В чем заключалась ваша работа?
– Я занималась странными вещами. Не вполне понимаю, чем именно. У него квартира в доме «Брокльбанк», которую он использует под студию. Превратил ее в настоящий кинопавильон. Видеокамеры, системы для создания образов в виртуальной реальности. У него «Хассельблад» с 3D и записью тактильных ощущений – оборудование по последнему слову техники. И он во всем этом шарит. Когда я приходила на съемку, у него уже была наготове одежда для меня – шикарные платья, и он давал мне указания, что делать.
– Платья вроде того, что сейчас на вас? Оно, наверное, с какой-то съемки у Болвана. Я его узнал.
– От Фезерстона, – кивает она. – Иначе я не могла бы себе его позволить. Болван говорит мне, что надевать и что делать. Показывает видеозаписи с разными женщинами и велит повторять каждое движение, иногда это похоже на танец. Записывает короткометражки. Обычно я воссоздаю видео с девушкой, которую он называет своей помощницей. Иногда он звонит ей во время съемок.
– Альбион, – подсказываю я.
– Он никогда не называет ее по имени.
– И чем вы для него занимаетесь?
– Лежу одетой в постели. Сплетаю ноги определенным образом. Сижу в разных позах и читаю. Смотрю в зеркало и крашу губы или поправляю прическу. Готовлю салат… Нет, просто режу салатные листья. Здороваюсь с людьми, словно я в бутике или галерее. Улыбаюсь, пожимаю руки…
– Едете в лифте, флиртуя с другой девушкой…
– С блондинкой, – подхватывает она. – Вы все это знаете? Если я делаю что-то не совсем точно, то приходится повторять, пока он не будет доволен.
Приносят еду, элегантно сервированную в стиле минимализма. Келли подцепляет трясущийся суши и откусывает розовую мякоть, закрывая глаза, чтобы насладиться вкусом. Я проглатываю кусочек рыбы и понимаю, что уже съел четверть ужина.
– Как он вас нашел? – спрашиваю я.
Ее подлинная страсть – сцена, признается она. Келли рассказывает о своей деловой партнерше, тоже актрисе.
– Мы играли в «Бостонском браке» Мамета и в «Служанках» Жене. А последняя работа – «Персона» Бергмана, только действие происходит во время Второй мировой войны. Я играла актрису Хуэй Чжун, пережившую нанкинскую резню и находящуюся в психиатрической лечебнице в Лицзяне. Моя подруга играла медсестру Мяо Тянь. Однажды после спектакля ко мне подошел Болван. Он похвалил мое исполнение, и очень экспрессивно. Спросил, есть ли у меня постоянная работа и не хочу ли я работать у него – придется играть для виртуальной реальности. Он не представился и не сказал, чем именно придется заниматься, но назвал сумму, которую готов заплатить.
– Вы можете меня с ним познакомить? Мне нужно с ним поговорить.
– Я так и знала, что вы захотите с ним встретиться. Слушайте, не знаю, кем вы его считаете, но Болван – странный тип. Очень талантливый, может, даже гений, но на самом деле он просто одинокий извращенец, самоутверждающийся в стримах. Те, кто о нем слышал, считают его настоящим художником, но он пытается избегать этого окружения. Я готова его продать в обмен на Гаврила, но не хочу навлекать на него беду.
– Болван отобрал у меня жену.
Про тело Ханны Масси ей рассказывать не стоит, но я упоминаю Тимоти и Уэйверли и описываю, как с ними поступил Болван. Рассказываю кое-что об Альбион. И про Чжоу. Похоже, Келли ошарашена, она явно не знала, к чему приведет ее работа с Болваном. Я убеждаю ее, что это важно, и Чжоу – единственная ниточка, оставшаяся от моей жены.
– Охренеть, – говорит она. – Я не знала, чем занимается Болван. И не понимаю, почему он уничтожил память о вашей жене. Мне жаль это слышать.
Я расплачиваюсь по счету и провожаю ее домой. Она живет неподалеку, так что мы идем пешком. Келли в задумчивом настроении, Начинка синхронизирует астрологические карты со звездным небом в реальном времени. Голова Келли светится ореолом сверкающих звезд и анимированных созвездий. Мы пробираемся между группами клубной молодежи и трансвеститами, в переулках идет нескончаемый карнавал, и я странно выгляжу в костюме от Карачени, держа в охапке тяжелый бумажный пакет с книгами. Мы идем по импровизированному рынку с рядами лотков. Келли останавливается около продавца самодельных духов. Она брызгает себе на запястья, на одно – сандаловое дерево, на другое – сирень. Поднимает руку, чтобы я понюхал.
– Сирень, – говорю я.
– Хотите увидеть инсталляцию Болвана? – спрашивает она. – Тут есть одна поблизости. Он называет ее «Апофеоз американской невинности», или что-то в этом роде.
Келли ведет меня по улице, главным образом застроенной жилыми домами, пока мы не оказываемся в скверике с несколькими деревьями, единственной скамейкой и стойкой для велосипедов. Она указывает на кизил.
– Вот это дерево – ориентир, – говорит она.
