– Год-то какой был?
– Да не ведаю я, – виновато сказал невольный путешественник.
– Война, что ли, была? – поинтересовался Вадька.
– Бог миловал, никакой войны покамест нету.
– Откуда же тогда стражники, военные? – настаивал Вадька, а баба Надя внимательно прислушивалась к разговору.
– Да там неподалече, на Яузе, государь наш молодой, Петр Алексеевич, тешится. Построил фортецию, пацанов в воинство обрядил да все крепости штурмует, развлекается. А сестрица евонная, Софья, на Москве правит. И чего они ко мне прицепились, сам не понимаю. Тоже, наверное, потеха.
– Значит, он только до семнадцатого века добрался, – отметила баба Надя.
– Когда же он сюда-то вернется, – расстроился Вадька, – ведь на три дня только договаривались.
– И на чем вернется? – Она показала рукой на кресло.
Тут только до Вадьки дошло, что он хоть сию минуту может попытаться вернуться домой. Но Пашка? Схваченный стражей, он что, так навсегда и останется в далеком семнадцатом веке? Но что было делать? Он совсем растерялся.
– Насколько я поняла из твоих рассказов, – начала рассуждать баба Надя, – Митрий случайно нажал на кнопку возвращения на исходное место.
Вадька кивнул.
– А рычаги настройки остались в том же положении, что набирал Паша.
– Если он их не тронул. – Вадька показал на Митрия.
– Я здесь ничего не шевелил, – перекрестившись, ответил тот.
– Теперь подумай, – баба Надя внимательно посмотрела на Вадьку, – если сейчас нажать кнопку переноса, кресло вернется в семнадцатый век в то место, где уже стояло, или нет?
Вадька подумал и лишь в сомнении пожал плечами.
– Не знаю, – откровенно признался он.
– Во всяком случае, шанс такой есть, – констатировала баба Надя, – и другого выхода я не вижу.
– Можно я туда поеду? – пришла Вадьке в голову мысль. – Может, ему там помощь требуется?
– Избави бог, – даже испугалась баба Надя. – Ты же помнишь, почему здесь остался. Если и эта ниточка оборвется, вас тогда никакими судьбами не соберешь. Это исключено, а вот у Митрия мы должны спросить, хочет ли он вернуться назад. Что он здесь делать-то будет?
– Это куда вернуться? – настороженно спросил Митрий.
– Назад, на Яузу.
– Не гони ты меня, матушка, – поняв, о чем идет речь, снова закричал тот, – не хочу к этим варнакам. Доведут они меня до плахи. Вы, я вижу, люди добрые, может, схороните на время, а там разберемся. Верой и правдой служить вам буду, – закончил он, готовый в любой момент вновь броситься на колени.
Угадав его желание, баба Надя строго прикрикнула на мужика:
– Не хнычь, никто тебя не гонит. Не хочешь возвращаться – оставайся. Поди, не пропадем и на улице не оставим. А нам сейчас с Пашкой вопрос решать надо. – Она снова повернулась к Вадьке: – Придется рисковать и посылать кресло пустым.
Вадька вздохнул и согласно кивнул. Другого выхода не было.
– Впрочем, почему пустым, – спохватилась вдруг баба Надя, – погодите-ка.
И она через кусты пошла к берегу. Вадька еще не успел понять, что она задумала, как бабушка вернулась с сумкой в руках. Достала оттуда уложенный в пакет курник и положила его на сиденье.
– Ну, давай посылай, – сказала она.
Вадька подошел к слабо гудевшему креслу и нажал на кнопку переноса. Ни звука не раздалось, а кресло с пирогом исчезло. Бабушка, наблюдавшая эту картину, удивленно покачала головой, а Митрий в страхе перекрестился.
– Что теперь делать будем? – спросил Вадька. – Может, Пашка уже сбежал от стражников и сюда вернется?
– Нет, теперь и завтра он вряд ли вернется, – уверенно заявила баба Надя, – даже если и от стражников сбежит. Уж я-то его знаю – упрямый. Пока все века не обрыщет – не вернется. Пока надежда есть, что Дашу отыскать сможет, не бросит поиски.
– Но ведь мы же через три дня договорились, – заметил Вадька.
– И что? Он знает, что здесь ты в безопасности, под моим присмотром, а Даше там каждую минуту опасность грозить может. Ты бы как на его месте поступил?
– Ох и попадет же мне, – вместо ответа сказал паренек, опустив голову.
– Попадет, так за дело, – заметила бабушка, – об этом раньше надо было думать. Шкодить умеешь, так учись и отвечать за свои дела.
Митрий, ничего не понимая, лишь прислушивался к разговору, успокоившись оттого, что никто назад его больше не посылает. О своей дальнейшей судьбе он даже не задумывался. Давно привык жить только сегодняшним днем.
– Можно идти домой, – сказала бабушка, – только, я думаю, лучше нам дождаться вечера, когда стемнеет. – И она критически посмотрела на Митрия.
Действительно, появляться в таком виде на оживленных улицах города было бы неосторожно. И они пошли на берег, туда, где лежала Вадькина одежда и брошенное бабушкой вязанье.
– Возьми, поешь, – протянула она Митрию остатки пирогов.
Тот с благодарностью принял их и, стараясь сдерживаться, жадно начал есть. Он уже и не помнил, когда делал это в последний раз, причем за последние сутки он столько пережил, что хватило бы и на неделю.
– Что это за имя такое трудное – Митрий? – после некоторого молчания спросил Вадька.
– Это так называют, – пояснила бабушка, – а вообще Дмитрий. Моего отца тоже так звали, меня некоторые из пожилых так Митревной и зовут. Это знаешь, – баба Надя улыбнулась, – мужик так один в селе говорил, мол, у меня три сына и все на «М»: Митрий, Миколай и Микита.
Вадька весело рассмеялся.
– А кем он был?
– Кто? – не поняла бабушка. – Мужик-то?
– Да нет, отец ваш.
– Крестьянином. А потом на фронте связистом. В сорок первом большой бой фашистам дали. Одно только письмо и успел домой прислать. И то при переезде его мать где-то затеряла.
– А может, и не погиб он тогда. Я про всякие случаи читал.
– Писала я после войны, пыталась узнать. Но точного ответа так и не получила. Скорее всего, погиб. Связисты ведь как воевали? Страшный бой идет, обстрел, а связь налаживать надо. По очереди ходили. Уйдет один, если наладит и живым вернется, становится последним в очереди.
Вадька только сейчас понял, что далекая Вторая мировая война, которую он изучал по истории, для бабы Нади была частью биографии. А для сидящего рядом бородатого мужика, жующего пироги, частью жизни было участие в бунте Стеньки Разина. Интересная складывалась ситуация.
Когда достаточно стемнело, пошли домой. Впереди шла бабушка, за ней, осторожно оглядываясь, шагал Митрий, представитель семнадцатого века, а замыкал группу он сам – житель двадцать второго столетия.
