Здесь его встретил ухмыляющийся охранник, поглаживающий короткую дубинку:
– Далеко ли собрался, чувачок? А за товар платить не надо?
– Мужик… Некогда. Заплати за меня сам… Валюсь с ног… – прошептал Корсар, зажимая одной рукой бок, а другой вытаскивая из кармана штанов скомканные купюры.
– А за пивком не сбегать тебе, орел?
– Тут и на пиво хватит… Будь другом! Плохо… Некогда мне… – Сталкер периодически закрывал глаза, шатался, опираясь плечом о перегородку выхода.
Охранника не впечатлили его просьбы, да и вид клиента говорил о принадлежности к бомжам или алкашам. Блюститель порядка усмехнулся и сделал шаг к нарушителю:
– Да мне по бараб…
Корсар, на миг очнувшись, встретил выпад охранника блокировкой предплечьем, в котором от удара дубинкой хрустнула кость, тут же ткнул пальцами в глаза нападавшего и сбил его с ног легкой подсечкой.
Дальше был эскалатор, и слышались крики, какой-то мужик попытался остановить беглеца, но от удара ногой опрокинулся за поручни второго этажа и распластался внизу на витрине бижутерии.
Корсар не помнил, как выбрался из торгового центра, как, заплетаясь, брел по улице и даже пытался бежать, преследуемый возгласами незнакомых людей. Мозг сверлила одна мысль – быстрее добраться до дочки, увидеть ее напоследок хоть одним глазком. Он так долго шел к ней, столько вынес и претерпел, он завалил кучу народа, чтобы помочь ей, быть с ней.
Нет. Он не мог сейчас умереть или попасть в лапы закона. Он уже давно стал вне закона. Изгоем. Приговоренным. Сейчас он хотел только одного – увидеть Настенку. Только бы дойти до нее…
Больница тоже встретила его воинствующе – два пожилых охранника не стали строить из себя супербойцов ММА
[18], но все же попытались остановить упорного и наглого посетителя. Несколько брошенных фраз с мольбой в надломленном голосе не вызвали сострадания, бить пенсионеров тоже не хотелось, а вот неимоверная тяга к дочери все же победила. Грубо оттолкнув охранников, под звуки полицейских сирен, доносившихся с улицы, сталкер двинул по лестнице наверх, спрашивая на ходу попадавшихся медработников, где палата номер 38.
Настя лежала на угловой койке среди еще пяти больных девочек. Бледное личико ее с большими синими кругами вокруг закрытых глаз добавило страданий и боли в душе ввалившегося в палату отца. Корсар от слабости упал на колени, но подогреваемый близостью родного человечка, пополз к ее койке, прильнул к дочери, зажав маленькое тельце в объятиях.
Он зарыдал. Впервые за эти черные дни скитаний и войны, выживания и выхода из Зоны сталкер зарыдал, видя умирающую дочурку.
– Настен? Настиша моя?! Девочка моя, открой глазки… Глянь на папку… Я здесь… Я нашел тебя, добрался…
Девочка открыла глаза, с минуту смотрела в одну точку, на седой, измазанный, будто зеленкой, ежик отца. Сквозь короткие волосы явно просматривались шрамы на голове родного человека. Такого редкого и всегда далекого, испытавшего океан трудностей и проблем, перенесшего тонну боли и страданий, но сейчас очень близкого и очень родного.
– Пап… – Тоненькие губки ребенка разлепились, вдоль носика потекли слезки. – Папуль. Ты вернулся!
Корсар, прижимавшийся к девочке, дернулся, поднял голову и попытался улыбнуться. Грязная, с зелеными пятнами щетина, слезы, морщины. От него пахло потом и дымом. А еще силой и мужественностью. Так пахнут только настоящие отцы своих детей!
– Настенка моя, прости меня! Прости-и-и. Не донес я тот артефакт, не уберег его… Прости ради бога-а! Не смог…
За дверью стали слышны топот ног и грозный говор силовиков. Звуки преследования приближались. Это был конец!
Сталкер глядел и глядел в большие глаза дочки и… умирал. Умирал от ран и потери крови. Этой чужеродной зеленой крови, которой его наградила Зона. После всех его скитаний и существования зверем. После короткой, но такой яркой жизни, полной приключений и побед. Он прожил полста лет не зря. И пусть там, в Зоне, у него не осталось никого, пускай он сейчас умирал, но что-то подсказывало ему, что его крошка, его родной птенчик выздоровеет и будет жить. Иначе нельзя! Уходит родитель – рождается его чадо. Так должно быть на этой горемычной и серой земле.
И даже когда в палату ворвались люди в военной форме, а с ними и пара человек в штатском, Корсару уже не было больно. Душа его улетала, но руки нежно держали единственного родного человечка. И кровь его необычная, цвета хаки, цвета кедровой хвои, за несколько минут пребывания в объятиях дочурки залила тельце девочки, просочилась сквозь простыню и пижаму, проникла в поры юной бледной кожи.
Через пять минут Корсара под руки уволокли прочь, а лечащий врач, обеспокоенный вторжением на его территорию, распорядился позвать санитарку для уборки странного вида жидкости на полу и смены белья у пациентки на угловой койке.
Дочка сталкера лежала на измятой и окровавленной койке и большими, влажными от слез глазами смотрела на дверь, за которой скрылись незнакомые люди с ее отцом. Пальчики на ее руках зашевелились, дыхание, до сих пор сбивчивое, стало выравниваться, к щекам прилил румянец. Она проглотила слюну и, чувствуя прибавление невесть откуда взявшихся сил и энергии, привстала. Жизнь, кажется, начала возвращаться к ней. Ведь не напрасно говорят в народе: «Одним умирать – другим возрождаться!»
Тюмень – Усть-Каменогорск, январь 2018 – февраль 2019 г.
