Лоретта подождала некоторое время и уже собралась постучать во второй раз, когда дверь перед ней распахнулась и тощий мужчина с узкими глазами и длинным носом окинул ее неодобрительным взглядом.
– За подаянием приходите утром и с черного хода, – заявил неприветливый господин и едва не прищемил Лоретте ногу, когда стал закрывать дверь.
– Подождите! – стуча зубами, взмолилась Лоретта. – Я вовсе не за подаянием пришла: мне срочно нужно увидеть герцога.
– Нет, мадам, и не просите! Герцог… – Привратник смерил ее долгим взглядом и с брезгливой миной закончил: – В ваших услугах не нуждается.
– Я мисс, а не мадам! – возмущенно воскликнула Лоретта. – К тому же леди.
Ни один мускул не дрогнул на лице слуги герцога, и Лоретта наконец поняла, что переубедить его не удастся, поскольку юные леди, получившие правильное воспитание, не стучат в дверь к одиноким джентльменам, тем более по ночам. Лоретта знала это очень хорошо, но не всегда у нее получалось слепо следовать установленным в обществе правилам.
– Мне все равно, кто вы: мадам, мисс или еще кто. Если вам нужна еда, приходите утром, и не сюда, а туда, – кивнул он в сторону черного хода и, одним ловким движением вытолкнув мешавшую ногу в промокшей атласной туфельке, захлопнул дверь.
– Господи, что же теперь делать? – прошептала Лоретта. – Какая нелепость!
Она никак не ожидала, что желание увидеться с герцогом будет так трудно осуществить, а еще обидело, что ее приняли за девицу легкого поведения и захлопнули прямо перед носом дверь. И самое главное, ее пугало то, что пальцы на ногах постепенно теряют чувствительность. Взвесив все возможные последствия своего дальнейшего пребывания под холодным дождем, Лоретта схватила дверной молоток и принялась что есть силы колотить, преисполнившись решимости стучать до тех пор, пока ее не впустят в дом.
Дверь распахнулась, словно ее пнули ногой, с перекошенным от злобы лицом привратник молча уставился на непрошенную гостью.
– Передайте герцогу, что его хочет видеть леди по очень важному делу, он непременно выйдет ко мне.
– Нет его! – отрезал слуга. – И когда вернется – и вернется ли вообще, – мне неведомо. А если вы еще хоть раз стукнете по двери молотком, мне придется применить силу.
Когда дверь опять с грохотом захлопнулась у нее перед носом, Лоретта пала духом. Ну почему она не догадалась просто послать герцогу записку? Зачем помчалась сама среди ночи, вместо того чтобы сесть и как следует все обдумать?
Лоретта знала ответ: ей очень хотелось увидеться с ним, выплакаться у него на плече, почувствовать, как он гладит ее по голове, утешая, даже если скажет, что был прав он, а не она. Да ей было совершенно не важно, что он будет говорить, лишь бы просто услышать его голос.
Горестно вздохнув, Лоретта огляделась. По-прежнему моросил дождь, ноги сводило от холода. Что же делать? Уйти или остаться в надежде, что герцог скоро вернется? Конечно, ей хотелось дождаться его, но что, если Хоксторн не придет домой ни сегодня, ни завтра?
Как бы ей ни хотелось плакать, она знала не понаслышке, что слезами горю не поможешь. Три года, проведенные в ссылке, в Маммот-Хаусе, закалили ее волю. Если она смогла выдержать трехлетнее заточение, то уж одну ночь, пусть дождливую и холодную, под дверью герцога уж точно переживет. Если он не вернется домой до рассвета, то тут уж ничего не поделаешь – придется возвращаться.
Лоретта горестно вздохнула и огляделась. Спрятаться от непогоды, укрыться от дождя было негде, и потому, не придумав ничего лучше, она свернулась калачиком под дверью, закуталась в накидку и приготовилась ждать, но сама не заметила, как задремала. Уже сквозь сон она услышала скрип колес и громкое «тпру!». Герцог все же вернулся? Лоретта попыталась было подняться, но с ужасом обнаружила, что тело ее совершенно окоченело и не слушается. Приказав себе не паниковать, она медленно разогнула ноги, потом спину, что оказалось не легче. Когда она наконец-то смогла подняться, кареты уже не было видно, но зато от ворот к дому шел герцог.
Заметив, что перед дверью кто-то стоит, он замедлил было шаг, но, когда узнал, кто это, бегом бросился к ней и первым делом стащил с головы капюшон, словно хотел убедиться, что зрение его не обмануло.
– Господи! Лоретта! Что вы тут делаете? – схватив ее за плечи, воскликнул Солан. – Ваша накидка мокрая насквозь. Вы вся дрожите! Что случилось?
В желтушном свете газового фонаря его перекошенное лицо было похоже на маску. Что это: гримаса боли? Или гнева? Не важно. Если даже он зол на нее, пусть! Лоретта ничуть не жалела, что решила все-таки дождаться его здесь, то, через что ей пришлось пройти, – не большая плата за счастье видеть его, если и всего лишь пару минут.
– Я не могла не прийти к вам! Фарли…
Его взгляд тут же потеплел, гнев сменился сочувствием, он крепко обнял ее и, щекой прижавшись к макушке, принялся нежно гладить по спине, утешая, успокаивая.
– Мне очень жаль, – прошептал Хоксторн, целуя ее в висок. – Я надеялся, что доктор вас обнадежит. Вы же знаете, я никогда не желал мальчику зла.
У Лоретты в горле встал ком. Подняв голову, она посмотрела ему в глаза и прошептала:
– Нет-нет, у него не чахотка.
Хоксторн внимательно посмотрел на нее.
– Не чахотка? А что же? Что сказал доктор? Последствия какой-то болезни?
Облизнув губы и сглотнув комок, она пояснила:
– Доктор считает, что со временем Фарли окончательно поправится: все, что ему нужно, – это больше солнца и тепла. Но я здесь по другой причине. Вынуждена признать, что вы оказались правы, когда сказали, что он может взяться за старое. Так оно и случилось. Сегодня днем он украл драгоценности моей матери и сбежал. Все были к нему добры, но это его не изменило.
Солан со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и опять привлек ее к себе. Лоретта щекой прижалась к его сюртуку, согреваясь теплом его и слушая, как совсем рядом бьется его сердце.
– Я буду душить его до тех пор, пока не выдавлю все, что он украл, – процедил Хоксторн.
– Я все ждала, что он вернется, – прошептала Лоретта, уткнувшись лицом ему в грудь, так что вряд ли он мог разобрать ее слова. – Поймет, что поступил дурно…
– Не думаю, что он хотел причинить вам боль: для него не имеет значения, кому принадлежат драгоценности. Он поступил так, как привык: украл, потому что этим живет, – а как жить по-другому, не знает.
Слова Хоксторна не изменили ее отношения к поступку Фарли. Он лишь подтвердил то, что она и сама поняла: ей не удалось убедить подопечного, что есть и другая жизнь.
– Я хотела ему помочь. Надо было мне прислушаться к вашим словам, что скорее всего он не изменится.
– Мне бы очень хотелось верить, что он сможет оценить вашу доброту, но увы… – заметил Солан, и Лоретте, как ни странно, от этих слов стало легче.
