– Вы ведь прекрасно знаете, по какой причине я говорю с вами о Фарли.
Да, она знала, но считала, что имеет все основания стоять на своем.
– Нет, не знаю, но ребенок, тем более сирота, заслуживает иного к себе отношения, нежели сейчас демонстрируете вы.
– Вы намеренно искажаете смысл моих слов.
– Тогда в чем причина вашего нежелания видеть Фарли у себя в имении? Может, он вам не нравится лишь потому, что он беспризорник?
– Нет, мне не нравится другое, – жестко, с мрачным укором, возразил герцог. – Вы приняли его в свой дом и в свою жизнь, ничего о нем не зная.
– Это не имеет отношения к делу. Кем бы ни был этот ребенок, теперь он один из наших домочадцев и к нему следует относиться с таким же уважением, как и к любому из слуг, что приехали с нами. Я не прошу какого-то особого отношения к нему, но если будет отказано ему в пребывании здесь, то и я не останусь. Мне придется просить вас подготовить все необходимое для нашего немедленного отъезда.
– Вы действительно уедете? – спросил Солан, подойдя к ней вплотную.
– Да, – твердо ответила Лоретта, упорно стоя на своем, даже если меньше всего на свете ей хотелось сейчас возвращаться в карету.
– И вы думаете, Лоретта, что теперь, когда вы наконец здесь, я вас отпущу?
Грудь сдавило, сделалось трудно дышать, но, как ни странно, сквозившая в его словах самонадеянность нисколько не смутила, а повелительный тон если и затронул ее чувства, то вызвал совсем не возмущение…
– Вы отдаете себе отчет в том, что только что назвали меня по имени?
– И что с того?
– Но вы не вправе так обращаться ко мне.
– Вы уже могли бы заметить, что я не всегда придерживаюсь принятых в обществе правил.
О да, это она заметила, причем давно.
– Так и я не всегда им следую, если вы еще не поняли, – парировала Лоретта.
Ей показалось или он стиснул зубы, прежде чем ответить ей сдержанным кивком? А в следующее мгновение на его губах заиграла мальчишеская ухмылка:
– Вы достойный оппонент, Лоретта. – О да, он знал, что именно следует сказать, чтобы усмирить ее гнев и взволновать сердце. – Но я, в отличие от вас, придерживаюсь здравого смысла.
– Вот как? Ваш аргумент бездоказателен, и вам это известно.
– Доказательств более чем достаточно. Мы ничего о нем не знаем: ни кто он такой, ни откуда, ни зачем пришел и куда направлялся: не знаем, и что у него на уме.
– Теперь уже кое-что знаем. Если вам интересно, с удовольствием расскажу.
Взгляд герцога смягчился. Он долго смотрел на нее, словно раздумывал над сказанным, и наконец ответил:
– Хорошо, я готов вас выслушать.
– Я не стану утомлять вас подробностями. Мальчик сирота, живет в землянке под лестницей какого-то старого заброшенного здания в Лондоне, неподалеку от Сент-Джеймсского парка. Средь бела дня его похитили, швырнули в повозку, где находились и другие мальчики с той же незавидной судьбой. Кто-то из них сказал, что их везут в работный дом, а тот человек, что всех похитил, получит за них деньги (он говорил про них «товар»). Они проезжали неподалеку от Маммот-Хауса, когда похититель заметил, что у Фарли жар. Чтобы остальные мальчишки не заразились и, не дай бог, умерли, что лишило бы его заработка, он высадил его и оставил посреди дороги одного!
Лоретта с трудом договорила: ее душили слезы.
– Не сомневаюсь, что все так и было, – тихо сказал герцог. – Такое происходит сплошь и рядом.
– Как бы я хотела спасти их всех!
Герцог грустно улыбнулся.
– Вы ведь понимаете, что это невозможно?
Лоретта кивнула и, взглянув на свои руки, обнаружила, что сжимает их в кулаки, да так, что костяшки побелели.
– Но я могу спасти хотя бы одного.
– Знаете, я теперь даже рад, что вы его привезли.
– Правда? – с надеждой подняла на него глаза Лоретта.
– Да, и готов взять заботу о нем на себя, чтобы избавить вас от обузы.
Лоретта напряглась и гордо вскинула голову.
– Фарли для меня не обуза! Возможно, вы чувствуете ответственность за него, поскольку бросились за ним в метель и в итоге спасли ему жизнь, но, смею вас уверить, со мной мальчик в полной безопасности.
– Вы неверно истолковываете мои мотивы, Лоретта.
– Поясните. Я не понимаю.
– Я лишь хочу отправить его в Лондон.
– Он еще не настолько окреп, чтобы возвращаться: кашель все также мучает его. Как раз вчера мистер Хадлстон привез новую настойку из аптеки в Гримсфилде: надеюсь, что это лекарство поможет.
– Он может остаться здесь, у меня, пока не выздоровеет.
У Лоретты от страха свело живот.
– Я высоко ценю вашу готовность принять участие в судьбе мальчика, ваша светлость, но вряд ли он захочет остаться здесь. Он уверен, что вы на него сердиты, и, я думаю, боится вас.
– Я не причиню ему зла.
– Я-то знаю, что вы не сделаете ему ничего плохого, но он – нет. Фарли не привык, чтобы к нему относились по-доброму.
– Тем более его следует оставить здесь.
Лоретта не могла этого допустить: они с Фарли нуждались друг в друге, и между ними только-только начало устанавливаться взаимопонимание.
– Вы не должны брать на себя ответственность за него! – С решимостью отчаяния Лоретта подступила к герцогу вплотную. – Фарли настороженно относится к людям, но мне уже начал доверять: отвечает на мои вопросы, исполняет мои просьбы. Я намерена заботиться о нем до тех пор, пока его будущее не определится. По возвращении я намерена уговорить дядю позволить оставить Фарли в Маммот-Хаусе на правах слуги с проживанием.
Герцог опять недобро прищурился.
– Не могу назвать ваше решение мудрым. Фарли не фермерский сын, и, сделав его слугой, вы окажете медвежью услугу и ему, и себе, и остальным домочадцам.
– Это лишь ваши предположения.
– Пусть так. Судя по всему, он уже не один год беспризорничает и научился выживать на улицах Лондона. Не так-то просто изменить привычки и взгляды.
– А я уверена, что, будь у него выбор, он предпочел бы совсем иной образ жизни, – со всей убежденностью возразила Лоретта. – Все, что нужно, – это дать ему шанс. И я готова это сделать, если дядя, конечно, согласится.
– Больше всего я боюсь, что вы позволите себе привязаться к нему: это не пойдет на пользу ни вам, ни ему.
– А разве это плохо – испытывать к кому-то теплые чувства? Кого-то радовать, кому-то помогать? Да, вы правы в своих подозрениях: Фарли мне небезразличен. И что с того?
Герцог помолчал, задумчиво глядя на нее, потом, кивнув, сказал:
