– Молодой человек, – спокойно, четко проговаривая слова, произнесла Лоретта, глядя на Фарли в упор, – вы гость в этом доме, а я – хозяйка. Пока находитесь здесь, вы должны обращаться ко мне с должным почтением. В противном случае вас переселят в хлев, и там будете жить до тех пор, пока не встанете на ноги. Даю слово, что в хлеву у вас не будет ни мягкой кровати, ни теплого одеяла, а также никто не станет растапливать вам там печь и подносить еду. Отныне и впредь вы будете обращаться ко мне «мисс Квик» и никак иначе.
– Да мне плевать! Будь ты хоть королева английская, я не стану глотать помои, что ты пытаешься в меня впихнуть, – перекосившись, процедил Фарли.
– Это лекарство от кашля.
Ткнув себя большим пальцем в грудь, мальчишка зло прохрипел:
– Да я лучше сдохну, чертова ведьма!
Лоретта не находила слов. Спасенный ею ребенок оказался настоящим исчадием ада. Куда же пропал тот испуганный мальчик, что жалобно всхлипывал, называл ее мамой и боялся отпустить хоть на миг? Его озлобленность на весь мир ставила ее в тупик. Все, что она могла этому противопоставить, – твердая решимость не сдавать позиции. Требовательность и бесчувственность не одно и то же, напомнила она себе.
– Когда-нибудь это непременно произойдет: ты умрешь, – спокойно согласилась с ним Лоретта, – но не сегодня и не здесь, так что будь добр подчиняться правилам, принятым в этом доме. Запомни: здесь не принято произносить бранные слова. Каждый может вспылить, повысить голос, но это не значит, что можно позволять себе неуважительно относиться к окружающим.
Ответом ей был издевательский смех, перешедший в надрывный кашель, а потом и в приступ удушья, и Лоретта принялась растирать ему спину между лопатками, пытаясь снять спазм и облегчить состояние. Окончательно обессилев, Фарли затих и упал навзничь. Лоретта, измученная не меньше парнишки, присела рядом с ним на край кровати.
Переломить его отношение к жизни будет очень непросто, но она не собиралась сдаваться. Если ему не дорога собственная жизнь, то ей совсем не безразлично, умрет он или выживет.
Пакстон, увы, никак ей не помогал в уходе за мальчиком, несмотря на клятвенные уверения о готовности взять львиную долю забот о больном на себя. Когда надо было посидеть у постели, у Пакстона всякий раз находились дела поважнее.
Лоретта не осуждала брата, потому что знала: у Пакстона доброе сердце, он желает Фарли только добра, просто не научился выражать свои чувства словом и делом. Брат заглядывал к больному всего пару раз, да и то на несколько минут, а потом признался сестре, что понятия не имеет, как за ним ухаживать, и предложил вверить заботу о нем слугам.
Наверное, так и следовало поступить, и миссис Хадлстон поддерживала Пакстона, но Лоретте все равно нечем было заполнить время, и она не видела ничего дурного в том, чтобы делать что-то полезное. Забота о больном ребенке, как ни странно, добавляла ярких красок в унылую канву ее существования.
После того как дыхание Фарли выровнялось, Лоретта взяла со стола чашку и протянула ему.
– Выпей, и тебе станет легче, поверь.
Взгляд Фарли, обращенный на нее, был совершенно пустым. Вместе с гневом из него, казалось, ушла сама жизнь. Даже не поморщившись, он выпил все до дна и, не проронив ни слова, вернул кружку Лоретте. Она не услышала от него ни жалоб, ни благодарности.
Мальчик не только не старался ей понравиться, а, напротив, делал все, чтобы вывести ее из себя, но она, несмотря ни на что, почему-то испытывала симпатию к этому сорванцу. В определенном смысле Фарли напоминал ей герцога Хоксторна – при первой встрече его светлость тоже сделал все, чтобы ее разозлить, но добился прямо противоположного: вызвал симпатию, а возможно, даже больше, чем симпатию.
Отругав себя за ненужные мысли, Лоретта обратилась к Фарли:
– Ты должен ответить на несколько вопросов.
Мальчик промолчал, и Лоретта посчитала это добрым знаком.
– Скажи: Фарли – это твое имя или фамилия?
Он равнодушно пожал плечами, и Лоретта уточнила:
– Зовут тебя как?
– Фарли.
– А фамилия?
– Фарли.
Что сказать? Он либо не знает, чем отличается имя от фамилии, либо не желает с ней говорить.
Он опять издевательски рассмеялся, и смех, как и в прошлый раз, перешел в жестокий кашель. К счастью, этот приступ не был столь продолжительным и изматывающим.
– Где твоя семья? – продолжила расспросы Лоретта, когда приступ миновал. – Надо сообщить твоим родителям, где ты и что с тобой. Они, верно, места себе не находят.
– Нет у меня никого, – хрипло прошептал Фарли и отвел глаза. – Я сам по себе.
Как они и думали, но все же она надеялась, что ошиблись.
– Печально. А откуда ты родом?
Фарли опять молча пожал плечами и опустил взгляд на костлявые ладони. Под ногтями у него осталась грязь: миссис Хадлстон так и не удалось их отмыть.
– Откуда-то из этих мест? Из Гримсфилда? Или, может, из Лондона?
Лоретта уловила быстрое движение его зрачков и подумала, что герцог, возможно, был прав и Фарли один из лондонских беспризорников, промышлявших воровством. Но как он попал в такую глушь?
– Ладно. Наверное, не так уж важно, откуда ты взялся. Куда важнее, что ты собираешься делать дальше и где намерен жить. Нравится тебе или нет, но я должна получить ответ на этот вопрос. Когда поправишься, я помогу тебе добраться туда.
Фарли упорно молчал, и Лоретта твердо заявила, поднявшись:
– Я не смогу помочь тебе, пока ты не ответишь на мои вопросы. Ты мог хотя бы сказать, сколько тебе лет: десять, двенадцать или больше?
– Не знаю, да мне это и без надобности. А вам-то зачем? – пробурчал Фарли и с ухмылкой добавил: – Но раз уж вам так хочется, чтобы я называл вас «мисс Квик»
[1], можете обращаться ко мне «мистер Слоу»
[2]!
– Да уж, в остроумии тебе не откажешь, – улыбнулась Лоретта. – И наглости тоже не занимать.
По глазам мальчишки было видно, что ему польстили ее слова.
Вскоре снадобье подействовало, Фарли уснул, и Лоретта, глядя на его безмятежное лицо, подумала: «Ладно, будь по-твоему. Не хочешь жить по моим правилам, значит, скоро мы оба вернемся к той жизни, к которой привыкли: ты отправишься в свой мир».
На столе у окна, напротив кресла, в котором она проводила долгие часы у постели больного, в корзинке для рукоделия лежали незаконченные вышивки, моток ниток, спицы и начатая шаль, а чуть поодаль – два поэтических сборника. Окинув взглядом стол, Лоретта предпочла вязание, но уже через пару минут ее отвлекло невнятное бормотание. Мальчик спал, но сон его был беспокойным: он то вздрагивал, то жалобно стонал и тихо вскрикивал, то звал маму.
