Мы едва животы не надорвали.
Джон рухнул на стул.
– Господи, да оставьте вы меня в покое.
Может, он сдался, потому что мы смеялись над ним. Или оттого, что атмосфера в зале изменилась: гости оживленно загомонили, словно избавившись от заклятия. Или потому что подруги наконец подошли к маме, помогли ей подняться. Они обнимали ее, поправляли ей платье, прическу, вытирали потекшую тушь.
В окружении подруг мама приблизилась и протянула ко мне руки:
– Иди ко мне, доченька, – сказала она.
– Прости. – Я прижалась к ней. – Я испортила тебе праздник.
– Это ты меня прости. – Мама крепко поцеловала меня и снова обняла. – Ты даже не представляешь, как мне стыдно.
Может, Джон сдался потому, что мы выступили против него все вместе – я, Моника, мама с подружками.
Или потому, что сын его оставил.
Или потому что Айрис расхулиганилась.
А может, потому что Бен подошел ко мне и произнес во всеуслышание:
– Ты герой.
Или Джон просто устал. Еще бы – все время за всех отвечать, вечно быть правым и держать ухо востро: не покушается ли кто на твой авторитет.
Или понял, что некоторые вещи он контролировать не может.
Как бы там ни было, он обмяк, и казалось, будто из мужчины вновь превратился в ребенка. Что-то в нем надломилось. Словно он способен был выдержать что угодно, но только не насмешки.
Джон сказал, что свет глаза режет. Схватился за живот, согнулся пополам, но тут же выпрямился. В глазах его читалась паника.
– Что со мной? – спросил он.
Ему принесли воды. Открыли окно. Мама наклонилась, пощупала его лоб. Заметила, что Джона пробил холодный пот.
– Он случайно не астматик? – подал голос Роджер.
Моника с жалостью смотрела на Джона. Может, она его любила. Или думала, что он прикидывается. Или, как я, вспомнила вечеринку в честь помолвки, когда Роджер вот так же рухнул на стул. Наверное, все облеченные властью мужчины притворяются больными, когда их загоняют в угол. А может, она думала, смех – настолько опасное оружие, что Джон может умереть?
В зале уже никто не смеялся.
Кто-то протянул аспирин: мол, нужно рассосать таблетку, вдруг это сердечный приступ?
Мама положила руку Джону на плечо.
– Ты меня пугаешь, – сказала она. – Как ты себя чувствуешь? Не молчи.
Он что-то неразборчиво пробормотал. Я же, вспомнив, как умер дедушка, – а еще потому, что невыносимо было смотреть на встревоженное мамино лицо, – взяла у Бена телефон и вызвала скорую.
Эпилог
Мир опустел. Все разъехались на каникулы. Экзамены закончились, и оставалось лишь ждать, когда объявят результаты. Бен укатил к родственникам в Турцию. Касс по-прежнему был в Индии. Керис с друзьями кочевала по музыкальным фестивалям. Я же дни напролет просиживала с Айрис в саду – загорала на покрывале, читала в шезлонге или учила ее карабкаться на дерево.
Мама была слишком занята Джоном, чтобы вдаваться в то, чем мы там занимаемся. Она кормила его супчиком из капусты, пюре из брокколи и прочими целебными блюдами, рецепты которых придумывала сама. Доктор порекомендовал Джону совершенно изменить образ жизни – сесть на диету, научиться контролировать эмоции, заняться спортом. Тогда, глядишь, и панические атаки пройдут.
Вечером свадьбы врачи «скорой» усадили Джона в машину, расстегнули ему рубашку, приклеили на грудь датчики.
– Я умираю? – спросил он. В глазах его стоял страх.
Я держала маму за руку и молилась всем богам, чтобы он выжил. Ведь мама и Айрис его любят. Да и в эту минуту он казался обычным сломленным человеком, а вовсе не злым колдуном. Я даже мертвых попросила о помощи. Вот как сильно мне хотелось, чтобы он жил.
ЭКГ показала, что никакой аритмии нет, уровень кислорода в норме. Врачи сказали: скорее всего, это была паническая атака. Но Джон уперся – нет, все гораздо серьезнее, у него кружится голова, его тошнит, давит на сердце. Ему велели опустить голову и дышать глубоко. Успокоили, мол, все в порядке, просто он слишком много работает, но Джон упросил отвезти его в больницу, а там договорился, чтобы его оставили на ночь – понаблюдать.
С тех пор он побывал у частного кардиолога, оплатил еще две ЭКГ, анализы крови, рентген грудной клетки, эхокардиограмму и ЭКГ под нагрузкой. Все обследования показали прекрасные результаты.
– Старайтесь не нервничать, – советовали доктора. – Бросьте курить, займитесь йогой, медитируйте. Вы привыкли все контролировать, пора расслабиться.
– Он умрет? – спросила меня как-то Айрис. На верхушке ясеня было жарко, жужжали насекомые. На соседской сливе кишели осы: из-за забора доносилось их ликующее гудение.
– Не умрет, – успокоила ее я.
– Когда-нибудь все же умрет.
– Ну, когда-нибудь мы все умрем.
– Это ничего, что я по-прежнему его люблю?
– Он же твой отец. Разумеется, ты имеешь полное право его любить.
– Вот и хорошо, – негромко ответила Айрис. – Но, когда я вырасту, замуж за мужчину не выйду. Я передумала.
Я чуть не прыснула от смеха, но удержалась. Уставилась на сестру, дожидаясь, что она еще скажет.
– Но один человек мне нравится, – застенчиво призналась она, опустив глаза, и потеребила потрепанный край шортиков.
– И кто же?
– Чарли. Она учится со мной. – Айрис подняла на меня ясные глаза. – Это девочка.
– И она тебе нравится?
– Я бы лучше женилась на ней, чем на ком-то еще.
– Звучит разумно.
Айрис улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ. Она протянула мне ладонь, я взяла ее за руку.
– Когда ты устроила беспорядок на свадьбе, мне вовсе не хотелось, чтобы Керис меня уводила. Я хотела тебе помочь.
– Мы же это уже обсуждали. Ты не чудовище.
– А тебе почему можно?
– Я же не говорю, что тебе нельзя злиться. Ты имеешь полное право сердиться сколько угодно. Но мы не должны заботиться о маме. Это она должна заботиться о нас.
– А если папа будет ее обижать?
– Уходи. Маме помогут Мерьем и подруги.
– Куда же мне идти?
Я похлопала ладонью по стволу дерева.
– Сюда. Ты же почти научилась забираться. Пара уроков – и готово.
Я представила, как Айрис с подружкой Чарли залезают на дерево, прихватив сласти и газировку. А может, они положат доски на ветки, как когда-то мы с Кассом. Возьмут с собой бинокли, чтобы за всеми подглядывать, и одеяла, чтобы было уютно подолгу сидеть наверху.
– А ты меня научишь спрыгивать с ветки на стену и на ту сторону? – спросила Айрис.
