– Ну что за ерунду ты несешь, – сказал Джон. – Там больше углекислого газа, чем кислорода. Если она нездорова, пусть ляжет в постель. Или пусть идет заниматься. Хватит уже слоняться по квартире, нужно собраться. Через две недели наша свадьба. Мы все должны быть счастливы.
Мама не сводила с меня глаз.
– И все-таки ты выглядишь ужасно.
Виновата печаль. От таблеток в голове стоял туман, но я все равно не могла не думать о Кассе и обо всем, что потеряла. Вдобавок меня мучил стыд. Я разделась догола, встала перед ним, а он велел мне одеться. Потом прислал письмо, просил прощения, что позволил всему этому зайти так далеко. Дескать, до него дошло, что всякий раз, как мы «были близки», он был пьян. Прощу ли я его? Не рассказывала ли я кому-нибудь о случившемся? Потом прислал еще несколько писем, покороче, – писал, дескать, постоянно думает о том, что превратился в собственного отца. Неужели правда? Обещал обсудить это со своей мамой, потому что у него уже голова кругом.
И ни в одном его письме не было строчки: «Я тебя люблю, вернись ко мне, я без тебя задыхаюсь».
– Хочешь, я заварю тебе ромашковый чай? – предложила мама. – С медом.
Отчего бы в самом деле не стимулировать худшие из побочных эффектов, указанных на упаковке. Если у меня обнаружат закупорку артерии в мозгу или нарушение функции печени, я несколько недель проведу в кровати, может, меня даже положат в больницу, на попечение внимательных медсестер. И мне придется пропустить свадьбу. Мне дадут письмо в школу, что я не могу сдавать экзамены. А потом отправят в какой-нибудь санаторий на море, на свежий воздух, будут возить в кресле-каталке.
– Может, у тебя месячные? – не унималась мама.
– Не стыдно при мне говорить о таком? – спросил Джон.
– Пожалуйста, не надо меня больше обсуждать, – прошептала я. – Нет, у меня не месячные. Да, я ужасно выгляжу. Я всегда выгляжу неважно. Я иду к себе. Увидимся позже.
– Вот и прекрасно, – крикнул мне вслед Джон. – И чтобы села заниматься.
Керис прислала письмо. Не удалось ли мне разузнать, почему Касс ее бросил? Я ответила, что ничего не знаю – просто он идиот и недостоин ее. Я уже поняла, что в их разрыве, в сущности, моей вины считай что и не было. Касс постарался: морочил Керис голову, а сам в это время флиртовал с манчестерскими красотками. И все равно меня мучила совесть. Керис прислала мне плачущий смайлик и попросила поделиться с ней злостью. Я ничего не ответила. Меня охватила небывалая вялость и сонливость.
Написал мне и Бен – куда я пропала? Предлагал добавить меня в список авторов его проекта по массовым коммуникациям. А то его надо сдать сегодня. И за это меня тоже мучила совесть. Я без спроса пробралась в комнату Бена, сфотографировала его план подготовки. Я палец о палец не ударила, чтобы сделать эту работу, а Бен готов поделиться со мной своей. Его доброта устыдила меня. И все равно я ему не ответила.
Вернулась из школы Айрис, заглянула ко мне. Принесла мне в подарок свои книжки и игрушки.
– Я дарю тебе моего игрушечного слоника, – сказала сестренка.
– Лучше обними меня, Айрис, а больше мне ничего и не надо.
Она забралась под одеяло рядом со мной, обхватила худенькими ручками меня за шею, осыпала поцелуями.
– Не плачь, – утешала меня Айрис, – почему ты плачешь?
– Мне грустно.
Она вытерла пальчиками мои слезы, положила мне ладонь на лоб, словно проверяя температуру.
– Я так хочу, чтобы ты снова радовалась, – сказала она.
– Постараюсь.
– Если я обниму тебя крепко-крепко, ты обрадуешься?
«Да», – ответила я, мне и самой хотелось в это верить, но увы. Я чувствовала себя слабой. И отчего-то нервничала, как будто вот-вот случится что-то страшное.
– Я тебя люблю, – призналась Айрис.
Я кивнула. Я это знала. Я тоже ее любила. Она – единственное, что у меня осталось хорошего.
Айрис пела мне песенки, рассказывала, как провела день. Меня ее болтовня хоть как-то отвлекала. Сестра сообщила, что у нее появились новые планы на свадьбу.
– Я переоденусь в мальчика, – сказала она.
– Это еще зачем?
Она пожала плечами и сунула в рот большой палец. Может, считала, что мальчикам больше везет?
Пришел Джон, встал на пороге и велел Айрис оставить меня в покое, раз я больна.
– Она не больна, ей грустно, – возразила Айрис.
– Все равно она может тебя заразить. Ну-ка выходи.
Айрис покрыла мое лицо поцелуями, точно уезжала на несколько месяцев.
– А я не боюсь, что она меня заразит, – выкрикнула она, но Джон подхватил ее и унес прочь.
На шум заглянула мама.
– Я хочу кое о чем тебя спросить, – сказала она.
Я приподнялась на локте и посмотрела на нее. Неужели о Кассе? Может, он ей звонил и рассказал, что я выкинула.
Мама опустилась на пол возле кровати.
– Не могла бы ты отвести меня к алтарю?
– Почему я?
– Если бы папа был жив, он бы сам это сделал, а так… Ну так что? Ты согласна?
Я решила, что она шутит. Ведь это же я советовала ей выгнать Джона. Я называла его садистом.
– Пусть лучше Касс.
– Джон попросил Касса быть его шафером.
– А Джон знает, что ты хочешь, чтобы я вела тебя к алтарю?
– Пока нет. – Она покачала головой.
– А если я облажаюсь?
– Не облажаешься.
– Или откажусь отдать тебя ему.
– Не откажешься. – Мама улыбнулась.
Я обещала подумать. Мама поблагодарила и на прощанье послала мне воздушный поцелуй. Я отвернулась к глухой стене, укрылась с головой одеялом. Я пыталась не думать о Кассе, который будет выглядеть шикарно в костюме шафера, – а рядом я, одетая не пойми как (кстати, что мне надеть? смокинг? старомодный костюм-тройку?), в роли отца невесты, убитая горем. Я тогда ляпнула Кассу, мол, если хочешь, приезжай с девушкой, а со мной даже заговаривать не смей. И зачем я только это сказала? Я так по нему скучала, что ныли кости. Утешали только воспоминания о том, как страстно он меня целовал. О том, как темнели его кудри, когда я запускала в них пальцы. О том, как он разделся при мне до трусов. Это ведь что-нибудь да значит? Это же любовь?
В ту ночь я спала в его пальто. Надела поверх пижамы, застегнула и дышала его запахом.
33
А через два дня Касс прислал совсем другое письмо.
«Я часто поступаю скверно, совсем как отец. Например, играю в горячо-холодно. И не только с девушками, но и с друзьями. Теперь-то я это понял. Надо что-то с этим делать. Прости, что причинил тебе боль, Лекси. Я заслужил твою злость».
