– Не ошиблась. А кто его любовница? Как ее зовут?
– Моника.
Я спрыгнула с колонны и принялась расхаживать туда-сюда по парковке. Хотелось что-нибудь разбить, и я пнула по колпаку на колесе машины Джона. Он мутит с практиканткой, а мама, как ни в чем не бывало, ложится с ним в постель? Бред какой-то.
Я вернулась к колонне.
– Ты все это выдумала?
Айрис покачала головой и сунула большой палец в рот.
– А ты где была, когда мама разговаривала с Мерьем?
– Смотрела сломанный телевизор.
– Вынь палец изо рта. Мама заметила, что ты подслушиваешь?
– Нет. Зря я тебе рассказала. Ты меня пугаешь.
Я наклонилась к сестре, чтобы она почувствовала мое дыхание на щеке.
– Я могу еще и не так напугать.
Айрис взвизгнула и со смехом оттолкнула меня.
– Злюка!
– Но тебе нечего бояться. Я никогда тебя не обижу. – Я чмокнула ее в щеку. – Надо будет поговорить с мамой, у нее совсем крыша поехала. Можно я скажу, что ты слышала ее разговор с Мерьем?
– Она собирается объявить о свадьбе.
– Но явно не о любовнице. Уж об этом-то она никому не расскажет, иначе выставит себя полной дурой. Так можно я ей скажу, что это ты мне обо всем рассказала?
Айрис кивнула и снова засунула большой палец в рот. Я принялась мерить парковку шагами, пытаясь сообразить, как быть дальше. Мама узнала о Монике и сбежала. Джон и раньше ее обижал, так что она, наверное, пригрозила, что бросит его, вот он и запаниковал. Понял, что цветами тут не отделаешься, и решил сыграть свадьбу пораньше. Наобещал с три короба, мол, никогда тебе больше не изменю, вот мама и поверила. Он годами вытирал об нее ноги, но больнее всего ее задела именно измена.
А может, и хорошо, что у Джона есть любовница? Так мне будет проще от него избавиться.
Я снова принялась пинать колпаки на его колесах, Айрис подбежала ко мне, протянула сжатый кулачок.
– У меня кое-что есть. Хочешь, покажу?
И медленно, один за другим разжала пальцы. «Так раскрывается цветок», – подумала я. В руках у Айрис было ожерелье из сейфа Джона – драгоценные рубины, которые дедушка подарил бабушке в знак истинной любви.
Айрис вложила ожерелье мне в руку. Оно еще хранило тепло ее ладошки.
– Я его взяла, пока никто не видел.
Я сказала, что она очень смелая. Что я буду его беречь как зеницу ока. А если его у меня найдут, скажу, что сама его украла. И чмокнула сестренку в макушку.
– Пока вас не было, – добавила я, – я решила, что единственный способ выжить – это не потерять способности любить. Несмотря на всякие бяки.
– Что это значит? – моргнула Айрис.
– Это значит, что я всегда буду тебя любить и защищать, – улыбнулась я. Кажется, я в жизни не говорила искреннее.
27
– Я никогда еще ни в чем так не была уверена, – заявила мама. – И очень рада, что мы наконец назначили день свадьбы.
– Жених изменил тебе с практиканткой, а тебе и горя мало? Почему ты не швыряешься мебелью? Почему мы не меняем замки?
– Я не говорила, что мне не больно. Разумеется, больно. Успокойся, пожалуйста. Тебя это вообще не касается.
Мама сортировала разложенную на кровати одежду, я наблюдала за ней, прислонясь к подоконнику. Подойти к ней ближе я себя заставить не сумела. Когда я сказала, что знаю о Монике, мама расплакалась, опустила голову, призналась, что, когда все выяснилось, почувствовала себя полной дурой. Я добавила, что Джон и бывшим изменял, мама кивнула, но сказала, мол, это больше не повторится.
– Всем нужен последний шанс, – пояснила она.
Я ответила, что она должна его выгнать. Она красавица, Джон мизинца ее не стоит. Не надоело ей мириться с его враньем?
– У взрослых сложные отношения. – Мама промокнула слезы скомканным бумажным платком. – И я обсуждаю это с тобой потому лишь, что ты и так в курсе. Я была бы рада, если бы вы с Айрис ничего не узнали.
Я ответила, что он бабник, ему нельзя доверять. Но она и слушать не хотела. Собрала платочки и выбросила в мусорную корзину.
Мама принялась раскладывать одежду по категориям: в благотворительный магазин, выбросить, оставить. Она где-то прочитала, что это помогает очистить карму и привлечь счастливое будущее. Вещи для благотворительного магазина она складывала в чемодан, а в шкаф убирала те, что хотела оставить. Остальное же швыряла в кучу на полу.
– Между прочим, Джон всегда чувствовал себя чужим в нашей семье, – заметила она.
– Он же с нами живет! Ты родила ему дочь. Чего ему еще надо, чтобы почувствовать себя своим?
– Я вот думаю, может, мне поменять фамилию? Или переписать на него квартиру?
– Ты не обязана это делать! Нельзя же вот так вот взять и отказаться от прежней жизни.
– Разумеется, не обязана. Так, мысли вслух. Но мы поженимся, и у нас появятся новые обязательства друг перед другом. Мы станем настоящей семьей и будем вместе в богатстве и в бедности.
– Я не собираюсь менять фамилию.
– Тогда ты будешь как чужая. – Мама печально прижала к груди какой-то поношенный кардиган.
– А я и не хочу быть ему родной.
Мама бросила кардиган в кучу на выброс. Взяла махровый халат, сложила, убрала в чемодан, чтобы отнести в благотворительный магазин. Далее настала очередь синей пижамы в клеточку. Я и забыла о ней. Мама надевала ее, когда мы давным-давно устраивались вечером перед телевизором и смотрели фильмы. Наверняка, если взять пижаму в руки и понюхать, учуешь запах прежних маминых духов и, возможно, попкорна.
Мне было больно наблюдать, как она избавляется от прошлого в предвкушении счастливого будущего. Джон повел Айрис в парк. Последние четыре дня, с тех пор как мама вернулась из Брайтона, он изображал идеального отца и жениха. Вряд ли его хватит надолго. Ему уже явно надоело притворяться.
– Люди не меняются мгновенно.
– Джон мне обещал, и я ему верю.
– Ты увезла Айрис. Он тебе что угодно пообещал бы, лишь бы ее вернуть.
– Какие гадости ты говоришь. – На глаза ей снова навернулись слезы. – Он меня любит. А я люблю его. Меня к нему тянет, когда его нет рядом. Это что-нибудь да значит, правда?
– Наркоманов тянет на героин, и что с того?
– Ну хорошо, какие еще тебе нужны доказательства?
Давай же. Скажи ей.
Но я боялась вот так бросить маме в лицо: «Слабачка!» И что ей с этим делать? Как я ей скажу, что она обязана защищать нас, а вместо этого позволила Джону взять над нами власть? Да и мне ли не знать, как легко попасть под его чары. Не я ли провела весь вечер у плиты в мамином фартуке и тапочках, пытаясь ему угодить?
