Я этого не ожидала. «Не ведись», – шепнула я себе.
– Я вел себя как полный идиот, – продолжил он. – Разбил твой телефон.
Я смягчилась. Сколько же тепла в его улыбке: по кухне словно разбежались солнечные зайчики.
– Ладно, ты же не специально.
– Я куплю тебе новый.
– Хорошо. – Я кивнула.
– Они ведь вернутся? – Джон запустил руку в волосы.
– Ну конечно.
– А если нет?
Мне было невыносимо его жаль. Цвет глаз у Джона точь-в-точь как у Касса, и он выглядел таким потерянным. Словно собака, которую сбила машина, когда та, растерявшись, выбежала на дорогу.
– Ну так что, я приготовлю ужин? А за едой что-нибудь придумаем.
– Мама что-нибудь говорила про гостиницу? Может, упоминала какие-нибудь детали?
– Сказала, что та совсем задрипанная. И рядом заброшенный ночной клуб.
– Спасибо. – Он кивнул.
– Не за что.
– И за ужин тоже. Я что-то проголодался.
И вышел. Я молча вернулась к плите и перемешала лук на сковородке. До чего же приятно, когда Джон обращается со мной ласково. Я сразу стала мягкой как зефир. Как облака. Как старушечьи космы. И безобидной как пушинка.
Через десять минут Джон вернулся.
– «Белая лошадь». Я им позвонил, они подтвердили, что у них остановилась Джорджия Робинсон с дочерью. – Джон ликующе вскинул кулак к потолку. – Ура!
– Ты их нашел? То есть ты хочешь все-таки туда поехать?
– Нет, я пошлю цветы.
– Значит, мы никуда не едем?
– Нет, нужно дать твоей маме успокоиться. – Он ухмыльнулся. – И еще я пошлю ей шампанское. Она любит шипучку.
– С чего это ты вдруг решил сделать ей подарок?
– Она же моя невеста, так почему бы мне ее не побаловать?
– Ты ведь обычно покупаешь ей цветы, если в чем-то провинился.
В глазах Джона мелькнуло смущение.
– Ну что, как там паста? – Он хлопнул в ладоши.
– Так что ты натворил?
– Ну хватит, Александра, ты готовишь ужин или нет?
– Ты меня убедил, будто мама уехала из-за того, что я вышвырнула в окно твой ноутбук, но она мне сказала по телефону, что ничуть на меня не сердится.
– Не начинай.
– Значит, это ты виноват.
– Я не собираюсь это выслушивать, – раздраженно бросил он.
– То есть ты выкинул что-то такое, что она сбежала в дерьмовый отель, лишь бы не возвращаться домой.
– Хватит, я сказал.
Что бы он ни натворил, ему все сойдет с рук. Ему достаточно лишь ослепить ее своими солнечными зайчиками – и она уже на все готова. Как я весь вечер.
Какая же я дура.
Хотелось разбиться на части у него на глазах. Чтобы голова отломилась и покатилась по полу.
– Так что же ты все-таки сделал?
– Я тебя предупредил.
– Что такого ужасного ты натворил, что она ушла?
– Ты сама не знаешь, что несешь. – Джон шагнул ко мне.
– Я знаю, что мама уехала. И забрала с собой Айрис. Потому что ты ее обидел.
Он снова шагнул ко мне. «Ну, ударь меня, ударь», – подумала я. Поставь мне фингал, пусть все видят. Тогда я пойду в полицию, и его арестуют. Словам моим никто не поверит, а вот синяку – запросто.
– Мама твои цветы выкинет в помойное ведро, – не унималась я. – А потом переберется в другой отель, скажет мне адрес, и я уеду к ней.
– Что за ерунду ты городишь, Александра! Бред чистой воды.
– А потом мы вызовем Касса, сменим фамилию, переедем на новое место, и ты останешься один навсегда.
– Чушь. – Он медленно покачал головой. – Полная чушь. Я ведь пообщался с твоей мамой, когда позвонил в гостиницу. Велел соединить меня с ее номером. Так вот она умоляла разрешить ей вернуться. Извинялась, что не дала поговорить с Айрис, говорила, мол, была неправа. Спрашивала, можно ли ей приехать прямо сейчас? Прощу ли я ее?
Я схватила сковородку и вывалила на пол ее содержимое – лук, бекон, масло.
– Ты что, сдурела? – заорал Джон.
Я схватила со стола яйцо и запустила им в окно.
– Хватит. Перестань немедленно!
Я смахнула со стола разделочные доски, ножи, соль, перец, яйца. Сдернула с крючка чашку и швырнула в стену. Чашка разлетелась на осколки.
Джон схватил меня за руку и рявкнул, сверкая глазами:
– Хватит!
Я взялась было за следующую чашку, но он толкнул меня в кресло-качалку. Я попыталась встать, но он не дал.
– Сидеть.
– Я тебе не собака!
– Ты невоспитанная хулиганка!
Тут я запустила в него чашкой. Он увернулся, я бросилась бежать, но он перехватил меня на пороге. Я представила, что он сумасшедший, который ворвался к нам в дом: маньяк и тот безобиднее человека, который тянет жилы из близких, меняет их до неузнаваемости, храбрецов превращает в трусов.
Я пиналась, толкалась, лягалась.
– Отпусти, отпусти сейчас же!
Джон схватил меня за руки, прижал к стене в коридоре.
– Ну, все, ты доигралась.
Я задыхалась, горло саднило от слез. Я боялась, что он меня ударит. Он больно сжимал мои руки.
– Как же ты мне надоела, – прошипел Джон. – Шляешься тут, требуешь к себе особого внимания, считаешь, что ты пуп земли.
Мне уже не хотелось, чтобы он поставил мне фингал. Не нужно никаких улик для полиции: лишь бы он меня отпустил.
– Мне надоело, что ты все ломаешь. Надоели твои капризы. Надоело, что все думают, будто я живу с психом.
Хотелось бежать со всех ног от его прокуренного дыхания, прищуренных глаз, зверской угрожающей гримасы.
– Думаешь, можно разнести всю квартиру, и тебе это сойдет с рук? Думаешь, можно швырять мне в голову чашки? Ошибаешься. Так ведут себя только ненормальные.
Я зажмурилась, лишь бы его не видеть.
А он все бубнил и бубнил. Я неуправляема, и все это знают. Мама не понимает, как найти на меня управу. Но уж он-то обломает мне рога. Он докажет, что в этой жизни я никто и звать меня никак, и мне никогда никем не стать.
– Я тут главный, – рявкнул он наконец. – Поняла? А теперь вали в свою комнату и сиди тихо.
Я взмолилась к мертвым. «Дедушка, – мысленно произнесла я. – Скажи своим друзьям, я на все готова. Я откажусь от Касса, от надежды на любовь, только помогите мне!»
Но вслух ничего не сказала. И меня тут же оглушил ответ.
