Я плакала. Слезы затекали мне в рот.
Джон снова ударил по рулю, высунулся в окно и нажал на клаксон.
– Да убери ты уже свой долбаный фургон! – заорал он.
Водитель вышел из дома, махнул Джону:
– Все-все, уезжаю.
– Давно пора, черт бы тебя подрал, – ответил тот.
Мы описали большой круг и вернулись на больничную стоянку. Там как раз освободилось место, Джон оплатил парковку и положил квитанцию на торпеду. Мы не сказали друг другу ни слова. Джон шагал к главному входу. Я семенила следом.
«Ты не обязана идти за ним», – напомнила я себе. Ты можешь убежать.
Но я пошла за Джоном – сперва в регистратуру, и там он спросил, где Айрис, а потом по желтым линиям на полу в отделение травматологии.
Айрис с мамой и врачом была в палате. Сестра пришла в себя. Врач сказала, что это просто ссадина. Достаточно промыть и заклеить специальным клеем.
– А я тебе что говорил! – вскинулся Джон.
Мама извинилась перед врачом за то, что подняла панику. Та ответила, что раны на голове всегда выглядят жутко, а оказывается, ничего страшного. Джон вставил, что именно так он маме и сказал по телефону, но она устроила переполох, и что ему оставалось делать? Доктор сочувственно ему улыбнулась, словно хотела показать, что понимает, как от этого устаешь. И велела маме не давать Айрис сегодня спать днем, а если состояние ухудшится, тут же ехать в больницу. Еще сказала: «Сейчас заполним документы – и вы свободны». Посмотрела на меня и спросила:
– Ты лазаешь по деревьям?
Я кивнула, и на глаза снова навернулись слезы.
– Не плачь, – сказала доктор. – Я ведь тебя не ругаю. – Она улыбнулась Джону. – В жизни всякое бывает, верно? Я вот детям не запрещаю лазить по деревьям. В наши дни все ссадины да ушибы у них оттого, что запнулись о провод от телевизора. А тут хоть старая добрая царапина.
– Совершенно с вами согласен, – ответил Джон.
И снова мило улыбнулся.
На обратном пути от его очарования не осталось и следа. Едва мы сели в машину, как Джон обернулся и пронзил меня взглядом.
– Ты затащила сестру на дерево, – прошипел он. – Ей же всего четыре года! Ты с ума сошла?
– Не надо, – попросила мама. – Давай не сейчас. Сперва доедем до дома.
– А если бы Айрис расшиблась насмерть? – не унимался Джон.
– Но ведь не расшиблась.
– Если кому и надо сказать спасибо, то уж точно не твоей дочери. – Он взглянул на часы. – Сколько мы пробыли в больнице? Два часа? Пустая трата времени. Я так и знал, что зашивать не придется. Почему меня никто не слушает? Почему никому нет дела до того, что я говорю?
Мы молчали.
Джон снова повернулся к маме.
– И вечно ты лезешь со своими ценными указаниями! Ты звонишь мне и, даже не видя Айрис, велишь везти ее в больницу! Как ты там сказала? «Пусть посмотрит врач, ему виднее». А в итоге выясняется, что я был прав.
«Пожалуйста, оставь ее в покое», – подумала я.
– Почему, как ты думаешь, врачиха принялась нас расспрашивать, как да что? А я тебе скажу: потому что решила, будто мы безответственные родители. Какие-нибудь нищеброды. Ты, может, и нищебродка, но я-то нет! Что, по-твоему, я должен был чувствовать? – Он откинулся в кресле, чтобы лучше видеть маму. – Как доберемся домой, я обязательно позвоню в больницу и скажу, что, когда все это случилось, я сидел и работал, зарабатывал деньги, чтобы прокормить семью, а ты оставила детей одних на дереве и смылась.
– Я же не знала, что они там. Я понятия не имела.
– Господи, женщина, тебе достаточно было посмотреть в окно!
– Я и посмотрела, но их не увидела.
– То есть не знала, где твои дети, и все равно умотала?
– Ничего подобного. Я знала, что они играют в саду. И подумала, что, когда им надоест, они сами вернутся домой. – У нее дрожал голос. – Я не бросала их одних. Ты же был дома.
– То есть это я во всем виноват?
– Я этого не говорила.
– Изволь отвечать за свои поступки. – Он ткнул в нее пальцем. – Наша дочь могла умереть. Ты вообще отдаешь себе отчет в том, что произошло?
Я посмотрела на Джона. На его выдающийся подбородок и бешеные глаза. Потом перевела взгляд на маму. У нее дрожали губы, а пальцы, сжимавшие руль, побелели.
И тогда я схватила атлас, лежавший сзади в кармане на водительском сиденье, опустила стекло и вышвырнула карты на дорогу. От удара книга рассыпалась; страницы трепыхались, точно крылья раненой птицы. Задняя машина загудела. Проезжавшая мимо велосипедистка ударила по крыше нашего автомобиля.
Джон тут же обернулся ко мне.
– Что ты натворила?
Я схватила валявшийся на полу мусор – пакетик из-под чипсов, фантики от ирисок – и пустила по ветру.
– Немедленно перестань. Что на тебя нашло?
Я моргнула. Сама не знаю.
Он посмотрел на маму.
– Ты совсем ее не контролируешь?
Мама посмотрела на меня в зеркало заднего вида.
– Лекси, что бы ты ни делала, перестань, – попросила она.
Я выудила из бокового кармана пластмассовый скребок для льда и вышвырнула в окно вслед за мусором.
– Господи. – Джон застонал. – Да она просто чудовище.
– Что она там вытворяет? Мне в зеркало не видно.
– Выбрасывает вещи из окна. – Он впился в меня взглядом. – Ты что, с ума сошла?
Я покачала головой.
– Давай я остановлюсь? – предложила мама.
– Нет, она сейчас перестанет. – И он сурово уставился на меня, чтобы я присмирела. Ту часть меня, что мечтала увидеть его золотую улыбку, я спрятала в коробку и убрала подальше.
– Она сегодня как с цепи сорвалась, – пожаловался Джон маме.
– Что она еще натворила? – спросила та.
– Кроме того, что затащила сестру на дерево?
– Кроме этого.
– Во-первых, позвала на помощь соседку, – начал Джон. – И эта настырная корова гонялась за мной по всему саду, мол, вызовите скорую. – Он снова повернулся ко мне. – Ты должна была сразу же бежать за мной. Какого черта ты постучалась к соседке?
– Господи боже мой, – вздохнула мама.
– Ты ведь ей дала мамин телефон? – не унимался Джон. – И попросила позвонить маме?
– Нет, она и без меня знала номер.
– Не лги мне.
– Джон, – вмешалась мама, – давай я сама с ней дома разберусь.
– Слышала? – сказал мне Джон. – Дома мама с тобой по-другому поговорит.
– Слышала, – кивнула я.
