— Да, месье Жаку не откажешь в чувстве юмора, — констатировал Меркурьев. — Хотел картины — получи.
— Что теперь делать с картинами? — спросил поверенный. — С одной стороны, хозяин в праве распоряжаться ими по собственному усмотрению…
Его перебил Меркурьев:
— С другой стороны, как бы любители живописи не начали лазить по могилам. Надо передать картины в музей. Скажем, что картины нашлись в отеле, на чердаке или в подвале. Теперь находка не может ни на кого бросить тень. Это мое мнение.
Мы так и не дожидались ответа французской стороны. Голоса заглушил мерзкий скрежет — рабочие занялись возращением могильной плиты на место. Из склепа вышел Меркурьев, за ним поверенный и Террье. Подождав, когда троица скроется из виду, мы тоже направились к выходу с кладбища.
Последний вечер в гостинице прошел очень тихо. На руках у всех были обратные билеты. Вспоминали Ольгу. Говорили о том, какая она была хорошая, и как нелепо оборвалась ее жизнь. Все слова мне казались неискренними, в них было мало грусти. Люди говорили автоматически, потому что должны были что-то сказать. Вероятно, все устали и морально, и физически.
У меня и моих подруг очень чесались языки рассказать о найденных картинах. Хотелось посмотреть на выражение лиц Орлова и его бывшей женушки. Останавливало лишь то, что по логике вещей мы не могли знать о находке. Сказать о картинах — значило признаться в излишнем любопытстве. Согласитесь, стыдно, когда тебя застают за тем, что ты подслушиваешь под дверью. Я, Алина и Степа ждали, когда же Меркурьев сам расскажет нам о находке. А он, как назло, молчал как партизан.
В конечном итоге Алина не выдержала:
— Аристарх Бенедиктович, завтра мы все уедем. Вы ничего не хотите нам сказать?
— Счастливого пути. Лично вам желаю не попадать в подобные истории.
— Спасибо, но я не о том.
— А о чем?
— Зачем приходили на кладбище полицейские, да еще с лопатами и ломом?
— Я думал, вы догадались, — устало вздохнул Меркурьев. — Надо было взять образец биологической ткани для генетической экспертизы. Надо же проверить слова Эммы.
— И…
— Что «И»? Экспертиза так быстро не делается.
— И больше вы ничего не хотите нам сказать? — подталкивала к откровенности Алина.
— Чувствую, что вы все равно меня расколите, — усмехнулся адвокат. — Хорошо, скажу. Пропавшие картины, видимо, те, что вы искали, — он посмотрел на Орлова, — нашлись. Они были спрятаны в саркофаге, в котором был захоронен Франсуа.
Виктория округлила глаза:
— Как такое могло случиться?
— Это вы у них спросите, — посоветовал Меркурьев, глядя на меня и моих подруг. — Вы ведь все слышали? Не отпирайтесь. Простите, но я в самый неподходящий момент посмотрел в окно, а вы в это время в прыжке хотели заглянуть вовнутрь.
Я почувствовала, как предательский румянец выступает на моих щеках. Было такое, я действительно пару раз подпрыгнула.
Степа тут же начала оправдываться:
— Мы случайно там оказались, хотели осмотреть соседний памятник. Он такой красивый…
И только Алина не стала ни врать, ни оправдываться:
— А что нам еще было делать, если вы ни о чем нам не рассказываете?
— На сегодняшний день вы знаете столько же, сколько и я. Хотя нет! Ваш родственник, Орлов, все же предстанет перед судом. Выяснилось, что доктор Орлов без оснований отпустил своего пациента домой. Речь идет о сыне Эммы. К тому же он снабдил ее лекарствами, которые употребляются только под наблюдением врача, и которыми она распорядилась по своему усмотрению. На лицо должностное преступление. Он утверждает, что это Эмма уговорила его выписать Жерара. Но, вполне вероятно, что доктор сам посоветовал Эмме вывезти сына в деревню на свежий воздух, в надежде на то, что вечером она будет к нему уезжать.
— Зачем?
— Как зачем? Анри любит выпить, кухарка ночует у себя дома. Следовательно, у вас, Григорий, была бы масса времени, чтобы без свидетелей осмотреть весь дом. Кто же знал, что в гостиницу приедут еще Стас, Валерий, Алина и Вениамин, а потом и вы, Марина со Стефанией Степановной. Пожалуй, всё. Говорю всем «до свидания», завтра утром я должен быть в Марселе, — простился Меркурьев.
На следующее утро все покинули отель «Матье». Чутье мне подсказывало, что мы были последними его постояльцами.
