– Да, конечно! Это каждый знает! – заявил Булли. – Даже Валли. А он, знаешь ли, не семи пядей во лбу.
Я судорожно сглотнул.
– Расскажешь мне? – услышал я какой-то то ли скрежет, то ли писк, который лишь отдаленно напоминал мой голос.
Булли кивнул.
– Если это поможет тебе в поисках подруги – разумеется! – подтвердил он.
Я уставился на него выжидательно. Так, а дальше-то что? Собирается он говорить или нет? Охо-хо, в какую же запутанную и нехорошую историю вылились эти выходные за городом, и хеппи-эндом в ней пока даже не пахнет!
– Булли, так ты расскажешь мне, в чем дело? – повторил я свой вопрос. – Сейчас?
Булли фыркнул. Несколько капелек слюны попало мне прямо на лоб, но я сохранял невозмутимость – по крайней мере, внешнюю. Пони должен, обязан заговорить. Сию секунду!
– Давным-давно, когда бабуля Гертруда, бабушка семьи Шульце-Науманн, еще была маленькой девочкой, – наконец-то начал свой рассказ Булли, и я всерьез обеспокоился. Это что, сказка на ночь?
– Булли, – не слишком вежливо прервал его я. – Ты не мог бы говорить по сути?
Булли недовольно дернул ноздрями.
– Именно это я и делаю, – заявил он. – Но, если тебе неинтересно, я найду массу способов провести время с большей пользой.
Черт! Теперь пони обиделся. Нужно срочно как-то это исправить, а то он сейчас повернется ко мне своим толстым крупом и я так ничего и не узнаю.
– Я не это имел в виду, Булли, правда. Я просто страшно переживаю за Одетту и наших малышей, а еще у меня такое чувство, будто всем остальным нет никакого дела до их судьбы. Даже моей семье нет дела – ни Кире, ни Вернеру, ни Анне, а ведь я их очень люблю, и они меня любят, и Одетту тоже – во всяком случае, я раньше всегда так думал. Но выясняется, что им вся эта пустая суета с загородной свадьбой в тысячу раз важнее моей Одетты и котят, и это медленно, но верно…
– …нагоняет на тебя черную тоску! – закончил Булли предложение за меня. – А знаешь, Уинстон, я тебя очень хорошо понимаю. Меня бы такое тоже рассердило. И обидело бы. Еще как! Но, может быть, они все считают, что твоя подруга просто прячется где-нибудь, чтобы вдали от глаз, в полном покое родить котят? Почти все кошки здесь так делают. Думаю, твоя семья думает, что с Одеттой все в порядке, а ты переживаешь зря. Я даже слышал, как Кира о чем-то таком говорила Лукасу.
– Правда? – удивился я.
Булли кивнул:
– Они не разделяют твою панику, потому что не догадываются, что Одетта действительно в опасности.
– Но ведь… – Я растерялся. Обычно мы с Кирой понимаем друг друга с полувзгляда. К тому же поначалу она помогала мне искать Одетту. С чего это она вдруг передумала и решила, что я забиваю себе голову ерундой и на самом деле Одетте не грозит опасность?
– Когда Кира с Лукасом об этом разговаривали, мимо как раз проходил господин Шульце-Науманн. И он сказал Кире, что Одетта наверняка нашла какой-нибудь укромный уголок для родов и что это совершенно нормально для кошек. Кира сразу вздохнула с облегчением и сказала, что позаботится о том, чтобы Одетту никто не беспокоил.
Так вот, значит, в чем дело. Поэтому-то она и потащила меня на церемонию бракосочетания, а потом на ужин и на праздник. Кира хотела отвлечь меня и оградить Одетту от моих расшатанных нервов. Все это было проявлением заботы, а вовсе не равнодушия.
Внутри у меня разлилось приятное тепло – как же хорошо, что не пришлось разочаровываться в Кире! Но потом мои мысли сразу вернулись к Одетте.
– Так что там насчет бабули Гертруды, что случилось, когда она была маленькой девочкой? – спросил я, чтобы подтолкнуть Булли рассказывать дальше.
Булли шумно выдохнул, стряхнул с шеи назойливую муху и наконец продолжил:
– В усадьбе в те времена царила жуткая неразбериха. Все против всех, съешь или будешь съеден – такие царили нравы. Но потом в здешних краях завелся зловещий охотник. Сперва он выбирал себе мишени среди местных кошек. Им пришлось нелегко, были жертвы, и немало. Мыши поначалу только радовались, но потом охотник взялся и за них. В конце концов они поняли: одолеть подлого охотника можно, только выступая единым фронтом. И общими усилиями прогнали мерзавца из этих мест. После этого и возник неписаный закон о разделе территории, и долгие годы все старались его соблюдать.
Булли смолк, чтобы перевести дыхание, а я, воспользовавшись паузой, вклинился с вопросом:
– А все это имеет какое-то отношение к охотнику, который недавно стрелял в Пат и Паташона?
Булли задумчиво покачал головой:
– Вполне вероятно. Но деталей я не знаю. Знаю лишь, что кошки объявили уговор о разделе территории недействительным. Поэтому мыши решили нанесли ответный удар.
– И для этого взяли в заложники мою бедную ни в чем не повинную Одетту, – заключил я.
Булли кивнул:
– К сожалению, похоже на то.
– И что теперь? – спросил я, заглянув в огромные влажные глаза черного пони. – Может быть, подскажешь, что нужно сделать, чтобы вызволить Одетту из мышиного плена?
Булли кивнул:
– Да! Тебе нужно убедить кошек извиниться перед мышами, чтобы они снова объединили усилия, прогнали охотника и начали придерживаться своего соглашения, как в прежние времена.
– И ты полагаешь, что после этого Одетту освободят?
Булли кивнул.
– Не просто полагаю – я в этом абсолютно уверен.
Хорошо, только как бы мне это провернуть?
Старый добрый друг
Сэра Тоби я нашел там, где, судя по всему, в основном и протекала его неспешная деревенская жизнь: за бортиком манежа. Он сидел, задумчиво уставившись в одну точку.
– Сэр Тоби, как хорошо, что я тебя встретил! Нам нужно поговорить, – сразу перешел я к делу.
В паре точных и емких фраз я пересказал ему все, что узнал от Булли, и призвал его сию же секунду пойти и извиниться перед дворовыми мышами, тем самым положив конец распрям.
Я искренне надеялся, что старый неряха пойдет мне навстречу, но вынужден был испытать горькое разочарование.
– Даже и не думай об этом, Уинстон Черчилль из города Гамбурга! – грубо рявкнул он. Хоть я и удивился, какое отношение место жительства имеет к моей настоятельной просьбе, но вдаваться в подробности не стал. Вместо этого я впал в полное отчаяние. И прибег к последнему отчаянному средству – мольбам:
– Сэр Тоби, умоляю, даже если не хочешь делать это ради меня – что я, право, вполне могу понять, – сделай это ради Одетты и малышей. Они не имеют никакого отношения к вашей вражде, и ужасно, ужасно несправедливо, что моя возлюбленная из-за нее пострадала.
