Справедливость слов бойца подтвердил новый разрыв, за которым последовали и третий, и четвертый. Снаряды ложились в отдалении, но их удары вышибали из каменной кладки скудные ручейки каменной трухи. Обстрел длился не менее часа, но они потратили это время с толком, проверяя снаряжение.
* * *
На поверхности земли зимний день клонился к концу. Воздух оказался оглушительно свеж. Небольшой сквер, покрытое зеленой патиной изваяние, вымощенная булыжником улочка, по обе стороны сплошной стеной двухэтажные дома. Посреди сквера грузовик, вокруг него мечутся люди в черной униформе. Их не замечают, пока. Дело испортил громогласный поповский сын.
– Ату немчуру! Ур-р-ра-а-а-а! – завопил он, не трогаясь с места. Несколько солдат из Костиного отделения кинулись в атаку.
Костя увидел, как Вовка выдернул чеку, и последовал его примеру. Они выждали, пока бойцы рассеются по улице, прячась за постаментом статуи. Бросили гранаты. По капоту грузовичка забарабанили осколки, в громким хлопком разорвалась одна из камер. Послышались бессвязные, полные муки вопли раненых. Костя выскочил из-за постамента. Спиря был рядом.
– Черти! Черти! Дьявольская сила! – вопил кто-то на немецком языке, давясь рыданиями.
Костя глянул за спину, на бегущих следом ребят. И вправду, на чертей похожи – с головы до пят покрыты зеленоватой тиной. Вот только смрад источают не адский, не серой пахнут. Сан Саныч на бегу отдавал команды. Справа и слева мелькали выкрашенные в веселенькие цвета домики, под ногами хрустело битое стекло.
– Стрелять короткими очередями! – ревел Сан Саныч.
Спиря на ходу рассматривал карту. Они выскочили на круглую площадь. Посреди нее еще одна статуя. Конный мадьяр в короне. Слева – готический собор. Прямо – двухэтажное каменное строение. На втором этаже – крытая галерея. Справа – скверик. Тарахтение автоматных очередей, пугающий свист и стрекот осколков, топот, крики, а в отдалении, едва различимый среди этой какофонии звуков, грохот мотора и металлический лязг гусениц.
– Гранаты к бою! – крикнул Сан Саныч, и голос его потонул в грохоте орудийного разрыва. – Лобазов! Где ты?
Танк выкатился из улочки, примыкавшей к площади слева. За ним следовали, мелко перебирая ногами, фигурки эсэсовцев в черной униформе.
– Дунай – колыбель славянской культуры, – наставительно произнес Костя. – Тогда зачем здесь столько немцев? Надо бы поубавить…
В сквере слева уже обосновались свои, полоумные ухари из отделения сержанта Лобазова. Оттуда шмальнули из противотанкового ружья. Один раз, второй, третий.
– Все, танку хана! – проговорил Спиря.
Танк и вправду загорелся. Оранжевое пламя металось в клубах черного дыма. Кто-то завопил – истошно, визгливо. Черные тени метались, испуская огненные вспышки. На брусчатку площади выкатилось блестящее тулово легкового автомобиля с трехконечной звездой на капоте.
– Глянь-ка, «мерседес»! – проговорил Спиря. – Навряд ли на таком сержанты да рядовые разъезжают. Припомни-ка Горькую Воду. Там чин не ниже подполковника, а то и выше…
Следом за «мерседесом» по площади пронеслись мотоциклисты. Автоматчики с колясок поливали площадь свинцом. Из переулка высунулось черное дуло пушки – подошел еще один танк. Он не мог выкатиться на площадь – улочку перегородил его подожженный товарищ. Клубы дыма мешали наводчику вести прицельную стрельбу, но танк палил по скверу без передышки.
Костя и Спиря не видели, как отчаянный Лобазов самолично подорвал второй танк. Не участвовали они и в рукопашной схватке, завязавшейся у монумента мадьярскому царю.
Костя кинулся вдогонку за «мерседесом». Кто-то из-за его спины стрелял по ободам. Стрелял метко, расчетливо. После четвертого выстрела покрышки «мерседеса» превратились в резиновый хлам, и автомобиль остановился. Его примеру последовали мотоциклисты. Костя бросил гранату, шмыгнул в подворотню, огляделся. Заколоченные на скорую руку окна выходили в уютный, обсаженный розовыми кустами дворик. В углу, у двери черного хода, притулился мусорный бак. Дворик оказался проходным – на противоположной стороне двора темнела сводчатая арка.
Костя выглянул на улицу. Автоматчики суетились вокруг подбитого «мерседеса», закрывая спинами невысокого человека в коричневой, полевой форме. Костя присмотрелся: тонкий, слегка загнутый к низу нос, гладко выбритый подбородок, пенсне, высокие сапоги с мягкими, точно по ноге голенищами, прямая спина, горделивая выправка. Нет, этот человек никак не мог быть пехотным капитаном. Звука выстрела он не слышал. Но один из автоматчиков упал к ногам немца в пенсне.
– Abfall am Wasser! Gerhardt! Folgen Sie mir! Norb! Sie decken! Nicht rastyagivayteytes! Rudolph! Blickte zurück!
[90] – немец в пенсне отдавал команды уверенно, автоматчики повиновались ему, словно цирковые пудели дрессировщику.
– Это и есть Черный генерал. Так-то оно! У них чемодан. Видишь, из багажника выволокли? – Спиря говорил в полный голос, не скрываясь. Затвор винтовки щелкнул. Еще один хлопок, еще один автоматчик упал. Остальные выгребали из багажника коричневые кофры, обитые кожей. Костя прицелился по одному из них. Пальнул наудачу. В дымном воздухе закружились желтоватые, испещренные буквами странички.
– Смотри-ка! – прошептал Костя. – У них полон багажник добра. Наверное, это штабной архив!
Автоматчики сложили кофры кучкой, облили горючим и подожгли. Костер получился знатный. Хлопья пепла кружились и взлетали до пятого этажа. Спиря выпускал пулю за пулей. Каждая из них находила цель. Свита генерала, занятая возней с кофрами, казалось, вовсе не замечала потерь. Костя зыркал по сторонам, не упуская из вида дальнюю подворотню. Но звуки боя непрестанно отдалялись. Уханье пушечных разрывов слышалось все реже. Те танки, что утюжили улицы ниже по склону будайского холма, ушли к северу, вверх по течению Дуная.
– Меняем позицию! – проговорил Спиря.
Сибиряк оказался прав. Свита генерала решила наконец заняться ими. Двое автоматчиков бежали от «мерседеса» к их подворотне. Ударила короткая очередь. Сверху на их головы посыпался кирпичный щебень. Костя и Вовка пересекли двор и через подворотню выскочили в поросший жухлой травкой скверик, сбежали по крутому откосу на какие-то запущенные задворки. И снова дворик, и снова черные провалы мертвых окон, и снова окропленная кровью брусчатка, и свежий щебень, и автоматные очереди, и разноязыкие вопли. Спиря бежал так, словно точно знал дорогу, шнырял из подворотни в подворотню, будто вырос не в лесах на берегу Енисея, а в этих крошечных двориках, словно исходил набережные Дуная вдоль и поперек. Костя безропотно следовал за ним.
Время от времени они ввязывались в отчаянные перестрелки. Пару раз дело дошло до рукопашной. Костя видел искаженные последним, смертным ужасом лица, слышал крики боли и одни и те же, повторяемые на разные лады слова:
