– Может, пронесет, – едва слышно проговорил Серафим. – Степь широка, дорог в ней много. Может, и протопают солдатики мимо…
– Надеждиным на огород бомба упала, – отвечала сонным голосом Надежда. – Упала, да не взорвалась…
– Чья бомба?
– Да кто разберет… бомба и бомба… не взорвалась… может, и нас пронесет?
Гаша уснула с простой мыслью, что и ее, и Костю уж точно не пронесет, а потому нет смысла волноваться…
В эти дни Гаша неотступно думала о Косте и только о нем одном. И еще «вальтер» Отто не давал ей покоя. С усилением канонады работы в лаборатории прекратились, и Гаша подолгу стенографировала, помогала Отто приводить в порядок его записи и заметки. Доктор Рерхен всецело посвятил себя демонтажу оборудования, доктор Кляйбер не вылезал из анатомички. Пока ночи были морозны, он ковырялся в мертвых телах, извлекая из них и консервируя жизненно важные органы.
Несколько раз территорию госпиталя навещал Зибель. Он инспектировал демонтаж оборудования и каждый раз заглядывал в госпитальный корпус. Гаша строго-настрого наказала Спире из постели не вылезать, стараться разминать мышцы, главным образом ноги, тайно, по ночам, когда даже бдительного Федора смаривала дрема.
* * *
Гаша проснулась внезапно. Поначалу она не слышала ничего, кроме привычных звуков спящего дома. Гаша приподнялась, присмотрелась, силясь разглядеть в полумраке циферблат ходиков. Так и есть, уже половина пятого. Пора вставать. Она поднялась, сунула ноги в валяные боты, накинула на плечи шаль и отправилась на двор. Весеннюю грязь сковало ночным морозцем. Под ногой звонко хрустнул ледок.
– Кто там? – спросил чужой, надтреснутый тенорок.
– Поросенок в клети бузит. Не волнуйся, служивый, – отвечал дед Серафим.
Голоса доносились из-за угла курятника, оттуда, где плетень вплотную подбирался в беленой стенке сарая.
Гаша насторожилась. Дед Серафим разговаривал с незнакомцем, опасливо понижая голос почти до шепота, время от времени повторяя, будто припев длинной песни:
– Да опусти ж ты автомат, безоружен я! Не тыкай в грудь! Я безоружен!
– Рота эсэсовцев, говоришь?
– Рота, не больше! Да и то, тут-то в Горькой Воде, более взвода за раз не ошивается. Остальные – по хуторам рассредоточены. Да опусти ж ты автомат…
– А сам ты кто? По виду – не простой человек…
– Да я, брат, проще валенка…
– Только не в валенки обут, в сапоги хорошие. И морда сытая!
– Не тыкай в грудь, автоматом-то! Отпусти – я тебе харчей вынесу. Правда, путное все подъели, но картошка есть, свежесваренная.
– Харчей добыли, сыты, с боем взяли тут неподалеку… Мы уж и речей напутственных наслушались, и харчей хороших отведали. И пути назад нам нет. По ту сторону Миуса товарищ майор и заградотряд, – был ответ. – А впрок нашему брату только патроны нужны, и гранаты… Я оставлю тебе пару гранат. Поможешь?
– Что же я могу с парой-то гранат?
– Там склад, под горой, по-над речкой. Взорвать бы…
– Парой гранат? – усмехнулся дед Серафим. – Откуда ты такой прыткий? Почему без лычек? Или разведчикам знаки воинского различия не полагаются? Да убери ж ты автомат! Побойся Бога!
– Штрафбатовец я, батя. Ворье, то бишь. Кровью смываю многие вины перед отечеством. Но ты-то еще виноватей, не так ли? Потому как предатель…
– Автомат-то убери, судья присяжный!
– На складе-то мины, заряды детонируют и тогда…
– …и тогда сюда сбегутся каратели со всей округи и перевешают каждого десятого. Ты передавай командиру своему, что, коли через Горькую Воду надумает венгров гнать, мы поможем. А гранаты давай, давай…
– Прощай, отец. Если что – помни. Наш майор строгий человек. К стенке поставит запросто, по-свойски, а потому гранаты куда надо запузырь.
– Ступай. Мы уж пуганы… Повсюду стояли, и у стенки тож.
Затрещали, заходили ходуном жерди плетня, что-то тяжело грянулось о землю, звякнуло железо. Гаша увидела фигуру человека, кравшегося вдоль плетня с автоматом в руках. В ватнике, ушанке и подшитых кожей валенках, перепоясанный широким ремнем, он отличался от мужского населения Горькой Воды разве что возрастом – не юн, не стар, не убог, не искалечен и при всем том – мужчина.
Вот он поравнялся с Гашей, вот замедлил движение, завертел головой.
Гаша испуганно присела на корточки, скрылась за прутьями плетня. Неужто заметит?
– Вставай! – услышала она голос. Гаша посмотрела наверх. Голова в ушанке набекрень ясно виднелась над плетнем на фоне светлеющего неба.
– Эх, баба! – сказала голова.
Гаша перекрестилась.
– Зачем ты тут? – она снова вздрогнула, услышав голос деда Серафима. Сильная рука приподняла ее за шиворот и поставила на ноги.
– Я уже видела их раньше, – едва слышно прошептала Гаша. – Шныряют повсюду…
Дед Серафим перекрестил грудь чуть ниже шеи.
– Я-то, дурень, надеялся, что минет нас чаша сия. Степь широка. Думал, пройдут мимо…
– Кто пройдет, Серафим Феофанович?
– Товарищи пройдут. А они – вот они! Да со всей шантрапой, да с особистами на хвосте.
Дед Серафим тяжко вздыхал и ежился, видимо, выскочил на двор второпях. Тулуп натянул прямо на исподнее, валенки насунул на босу ногу. Теперь он стоял перед Гашей, спрятав руки в глубокие карманы тулупа. Там в овчинной глубине что-то тяжко позвякивало.
– Гранаты, – предупреждая Гашин вопрос, проговорил дед. – Дал мне гранат, разведчик.
– Станете взрывать, Серафим Феофанович?
Старик молчал.
– Дедуля? – она положила руки ему на грудь, всматриваясь в сумрак, стараясь различить его черты. От него пахло влажной овчиной, табаком и страхом.
– Ты знаешь ли, что такое штрафбат, детка? – проговорил он наконец.
– Откуда мне…
– А я слыхал. От венгров же и слыхал. Снесут все подчистую. Не станет ни Горькой Воды, ни нас с тобой, ни семей наших.
– Так-то оно… – внезапно для самой себя произнесла Гаша и тут же зажала рот ладошкой.
– То-то и оно! – подтвердил Серафим. – Солдатиков-то ты спасай по мере сил. Может, твои молитвы, да дела твои добрые помогут этому месту страшнейшего из бедствий избежать.
* * *
Склад взлетел на воздух следующим утром, в самый тихий час, когда луна спускается к горизонту и звезды в весеннем небе сияют особенно ярко. Яркая вспышка отразилась в Горькой Воде, в бурный поток шипя посыпались пылающие головешки. В селе никто и не проснулся – опустело село. Те жители, что не растеклись в страхе по окрестным хуторам, притерпелись к гулу фронтовой канонады и не обратили внимания на взрыв. Чуть позже, через пару часов, когда вся интендантская служба Венгерского корпуса, расквартированная в Горькой Воде, тушила пожар на полупустом складе боеприпасов, прогремел еще один. Взрывная волна приподняла кровлю здания школы и небрежно бросила ее обратно, походя обрушив часть внутренних перегородок. Буйное пламя объяло «мерседес» Зибеля, два мотоцикла сгорели мгновенно, будто сухие снопы.
