– Ты где пропал? – Костя вздрогнул, услышав шепот Спири. – Что там?
– Куда они идут? – растерянно спросил Костя. – Разве нам не будет подкрепления?
– Сан Саныч говорил о перегруппировке. Наверное, это она и есть. Так-то оно. Ты сам-то помысли: и колоннам пехоты, и танкам, и тем более батареям на конной тяге невозможно двигаться по разрушенным улицам. Разве остались у нас за спиной улицы, мостовые, тротуары, дома? Одни лишь остылые руины да воронки, да неупокоенные мертвецы…
* * *
На следующий день с острова переправились орудийный расчет с пушкой и полевая кухня с желтушным старшиной на облучке. Поели каши с мясом и с новыми силами развернули орудие в сторону дзота.
Дали залп, второй, третий. Били прямой наводкой, наверняка. Костя смотрел с изумлением, как подскакивала в воздух и опускалась на изрытую снарядами землю литая железобетонная кубышка дзота.
Лейтенант-артиллерист долго рассматривал в бинокль плоды своих усилий. Перфильев и Сидоров смотрели на него.
– Чего тебя не устраивает, бог войны? – спросил наконец Сан Саныч. – После эдакой встряски там если и жив кто, то наверняка тяжело контужен.
– Надо бы справиться… – отвечал артиллерист. – Что, если они оживут? Я на этой войне всяких чудес навидался…
Артиллерийский лейтенант, немолодой уже мужик с лицом, покрытым сивой щетиной, и мутноватыми, невыразительными глазами, приказал орудийному расчету впрягать лошадей. Сидоров попытался спорить: как же так, они, десантники, несут охранение моста, важного стратегического объекта, не имея в своем распоряжении ни одного орудия?
– Зачем так волноваться, Александр Александрович? – угрюмо отпирался артиллерист. – На том берегу считают, что Ростов чист. А у вас тут дзот ведет огонь. И который уж день! И откуда у них боеприпас? Я смотрю: у вас двое офицеров, воинское звание лейтенантов, а солдат? Я насчитал пару десятков. Слышали мы про героя – капитана Фролова. Выходит так: врет молва. Вы целым батальоном с одним дзотом справиться не можете.
Артиллерист стоял в полный рост, рассматривая швы на хороших, лайковых перчатках.
– Прячешь глаза, бог войны, – усмехнулся Перфильев. – Ну что ж. Приказ есть приказ.
– …А нам приказано выдвигаться к Ясной Поляне, – подхватил артиллерист.
– Ты бы пригнулся, товарищ, – в голосе Перфильева все еще слышалась обида. – У нас не только дзот ведет огонь. У нас еще на колокольне снайпер!
Словно услышав его слова, свистнула пуля, сбив с головы артиллериста фуражку.
– Стой! – завопил тот, низко кланяясь. – Игнатьев! Наводи по колокольне.
Взяли слишком высоко. Снаряд снес купол звонницы, но стропила чудом уцелели, и колокол остался висеть на месте, не проронив ни звука.
– Всякое может быть, – задумчиво произнес Сан Саныч. – Но чтоб так метко промазать – такого не бывало еще!
* * *
Усталые кони утащили орудие по раздолбанной дороге. А на следующий день с противоположного берега к ним пришло подкрепление – рота пацанов, призванных в заволжских степях.
Перфильев смотрел на новобранцев с едва скрываемым отвращением.
– Что кривишься, Станислав? – усмехнулся Сан Саныч. – Наверное, Фролову выбирать больше не приходится. Всю шпану из Москвы выгреб, всех охотничков из сибирских дивизий собрал. Теперь придется довольствоваться сельским пролетариатом.
– Что ж поделать? – Перфильев попытался замаскировать отвращение бодрой улыбкой. – Если не поляжем, так выживем!
Они выстроились в две шеренги, под полуобрушенной стеной портового склада, среди искореженного железного лома, битого кирпича и обгорелой домашней рухляди. Полтораста крестьянских парней восемнадцати – девятнадцати лет. Им выдали зимнее обмундирование: ношеные, пережившие не одну прожарку шинели, кирзовые ботинки, обмотки. Островерхие войлочные шапки, именуемые в народе буденовками, извлеченные интендантской службой из дальних закромов, закрывали их лбы и подбородки, оставляя на поживу морозцу разнокалиберные сопливые носы. С горем пополам перепоясанная амуниция болталась на их тощих телах, словно архиерейские ризы на огородных пугалах. С видавшими виды карабинами за плечами, они совали ладони в рукава шинелей, надеясь согреться.
– Задача нашего подразделения, – произнес Перфильев, – охрана Аксайского и Темерницкого мостов от возможных диверсий. В связи с этим приказываю: приступить к строительству укреплений для отражения возможных прорывов противника.
Новобранцы смотрели на Перфильева из-под низко надвинутых буденовок голодными глазами.
– Будем воевать по воле Всевышнего с теми, кого он нам послал, и против тех, кого пригнал по наши души Сатана, – печально подтвердил, отиравшийся неподалеку Ливерпуль.
* * *
Когда дзот снова начал плеваться свинцом, новобранцы как раз занимались строительством укреплений. Сан Саныч распорядился использовать для этого обломки зданий и битый кирпич. Он зарился и на испещренную следами пуль цементную будку дзота, и посматривал с тоскливой опаской на размолоченную снарядом верхушку колокольни – все никак руки не доходили послать к церкви разведку. Надеялся Сан Саныч, что сомлели от разрывов, сбежали, умерли враги. Он ошибался. Сначала немцы положили шквальным огнем не менее десятка новобранцев, растаскивавших для строительства блиндажа бетонные фундаментные блоки ближайшего к церкви дома. Оставшиеся в живых попрятались, принялись отстреливаться. Вели огонь неумело, попусту дырявили пулями пространство вокруг дзота.
А за их спинами на исковерканных сваях моста кипела работа. Люди, словно муравьи по поваленному древесному стволу, сновали по мосту. Копошились под исковерканным настилом. От острова и обратно сновали буксиры, слышались глухие удары кувалд и молотков, что-то зудело, жужжало, шкворчало. По действующей части железнодорожного пути с острова на мост и обратно сновала дрезина. Радостную картину ударного труда на фоне ростовских руин орошал мерзенький ледяной дождичек, время от времени переходящий в мокрый снег. От темной воды тянулись миазмы сырого холода, трупного смрада и нефтяной вони. Косте постоянно хотелось есть, и он с тоской посматривал на мост, надеясь увидеть каурую клячу батальонного повара и его пышущую вкусным дымком повозку.
Тем же утром хлопотливый Велемир, примчавшийся с Темерницкого моста на заезженной, вислоухой кляче, зачитал бойцам и командирам приказ: беречь мосты, не допускать диверсий. А у них тут действующий дзот, а до линии фронта не менее десяти километров. Срамота!
– Ишь ты как! – гундел Телячье Ухо. – Видно, немец тот еще фраер! Тож приказам нашего развеликого командования повинуеца. Ишь, стрельбу-то прекратили. Ждут-пождут, когда наши труженики тыла мост восстановят и когда по нему поезда с тяжким трудом наработанным военным добром двинутся!
На его слова отозвалась обезглавленная колокольня. Хлопков выстрелов никто не слышал, но кобыла под Велемиром пала. Сам политрук чудом уцелел, сдернутый с седла вовремя подоспевшим Костей. Вовка Спиридонов тоже оказался молодцом, не промазал, не помешала ему туманная дымка, застилавшая небо. Колокол на звоннице снова загудел, наполняя речную долину похоронным гулом.
