– Абросимов… Пименов… Рушайлов…
Никак не удавалось ему, привыкшему к метким воровским кличкам, увязать непритязательное обличье новых товарищей с их неблагозвучными фамилиями. А ведь может так случиться, что через пару часов они вместе вступят в бой, вместе, словно братья или близкие родичи, примут смерть. Эх, ненадежная компания! Рожи деревенские! Идти на опасное дело с такой шайкой он, Костя, ни за что не подписался бы! Один политрук чего стоит – задница толстая, будто у бабы, очечки на кривом носу, трандит без умолку о мужестве и стойкости, а сам едва стоит. Эх, если б не Фролов, ни за что не подписался бы на такое тухлое дело! Скучные люди… За плечами парашюты тащат и боятся. Ах, как боятся прыгать! Что же случится с этим вот староватым старшиной, когда немец присунет лезвие ножа к его дряблой шее?
– Скучно жить, если боишься, – тихо проговорил Костя, поднимаясь следом за лейтенантом Сидоровым по трапу самолета. – Не стану бояться.
– И то правда, – оборачиваясь, усмехнулся улыбчивый, верткий молодец. Он протянул руку для рукопожатия, и Костя сжал узкую, горячую ладонь. Сжал нарочно крепко, посмотрел в ясные, серые глаза прямо, с вызовом.
– Ого! – парень прыснул хохотом. – Зови меня просто Федькой, если такой сильный. Я – Федька Прытков, ординарец командира.
– Бойся не бойся – исход один: либо пасть в бою за родину, либо орден на грудь, а потом все равно пасть, – улыбнулся Костя.
– Отставить разговоры на борту! – рявкнул лейтенант. – А ты, рядовой э-э-э…
– Липатов…
– Липатов, прекращай ненужные разговоры. На борту разговоры только по уставу.
Самолетов оказалось пять. Костя приметил не только марку ТБ-3, но и серийные номера. Сердце екнуло. Северный полюс, папанинцы! Как он мог и мечтать о том, что полетит на таком самолете?
Он попал в комсоставскую группу. И батальонный политрук, и командир второй роты лейтенант Сидоров – все оказались с ним в одном самолете. Костя уяснил из разговоров: первая рота их отдельного десантного батальона во главе со старшим лейтенантом Перфильевым уже достигла района высадки. Они уже там!
* * *
Звено известных всему миру штурмовиков выруливало на взлетную полосу тушинского аэродрома. Костя услышал, как лейтенант сказал политруку вполголоса:
– Если все долетим – будет хорошо, ну а если…
– Не каркай! – огрызнулся капитан.
Неспокойно было во время взлета и потом, когда машина, рассекая крылами безлунную, пасмурную ночь, шла над землей. Костя, выворачивая шею, неотрывно смотрел в иллюминатор, надеясь хоть что-нибудь разглядеть во мраке. Слева от него ерзал бывший вор в законе по кличке Телячье Ухо, а ныне рядовой восемьдесят пятого отдельного десантного батальона РККА Георгий Алексеевич Кривошеев. Справа сосредоточенно смотрел в пространство сибиряк Вовка Спиридонов. В полумраке Костя видел, как шлепают его широкие губы. За гулом мотора слов не услыхать, но Костя был уверен – сибиряк молится. Костя уже и имечко придумал для нового товарища – Спиря. Так оно лучше, коротко и понятно, и созвучно с его, Костиной, кликухой.
Они расселись на скамьях, спинами к иллюминаторам, лицом друг к другу. В проходе между ними стояли ящики с боеприпасами и провиантом. Телячье Ухо непрестанно вертелся, отжимая Костю к каменному плечу сибиряка. А тот, недвижимый и молчаливый, прикрыл глаза и, казалось, уснул. В полумраке белели лица, слышались голоса, приглушенные ревом мотора. Их было в самолете человек тридцать. Костя попытался пересчитать всех, чтобы успокоиться, но сбился. Тогда он стал прислушиваться к разговорам.
– Сиди тихо, – говорил рыкающий бас в углу. – Сейчас главное добраться до места. На первый случай и мои ботинки сойдут. А там, когда тебя убьют, возьму твои ботинки. Они мне в самый раз.
– Я ботинки Шаповалу обещал, – отвечали ему. – Когда под Киевом Линчуку голову срезало, я эти ботиночки прибрал. Шаповал тогда сильно расстроился. Все таскался за мной, наблюдал. Но потом Иван Максимович приказал: по самолетам. Так что я пока при ботинках, а там – как судьба…
– Главное харчей вдоволь добыть, – говорил кто-то возле пилотской кабины. – Я до войны бывал в Ростове, знаю, где там и что. Растрясемся – голодными не останемся.
– Откуда знаешь, что в Ростов?
– А куда ж еще? До Берлина нам об эту пору не добраться…
– Отставить разговоры! – рявкнул зычный баритон, принадлежавший вислоусому старшине.
– Послушай-ка, товарищ политрук… – не выдержал Телячье Ухо.
– Обращаться по уставу! – сказал вислоусый старшина.
– Я в политическом смысле… Э-э-э… – Телячье Ухо скривил лукавую, лисью морду.
– Говори, Кривошеев, – отозвался политрук.
– Ну и дисциплинка… – никто не расслышал этих слов, произнесенных лейтенантом. Тот сидел как раз напротив Кости, изучал карту, ставя пометки карандашом.
– Прошу послать меня в самое пекло! – заговорил Телячье Ухо. – Желаю быть на острие борьбы за пролетарское дело. Пролить кровь желаю!
– Десантирование будет проходить в тяжелых метеоусловиях, – строго ответил ему политрук. – Оперативная обстановка в районе выброски десанта неясная и часто изменяется. Ваш командир – старшина Лаптев.
Политрук кивнул в сторону вислоусого старшины.
– Этот вот сундук, из лыка сплетенный? – Телячье Ухо ткнул рукавицей в сторону побагровевшего старшины.
– Отставить разговоры! – подал голос лейтенант. – Навязали нам всякого сброда без представления о дисциплине…
– Во-во! – не унимался Телячье Ухо. – Вместо работ товарища Сталина молитвы читают без утайки. Деревенщина! Да и велика ж Расеюшка! Не до каждого медвежьего угла дошли пролетарские агитаторы!
– Да ты сам-то кто таков? – не выдержал Спиридонов.
– А я как раз такой вот пролетарский элемент…
– Я так мыслю: урка ты. И ухватки, и харя у тебя лисьи. Наверное знаю: подвигов всяких на Москве насовершал, а теперь на фронт подался, чтобы наказания от пролетарской власти избежать. Так-то оно! – Спиридонов порозовел.
– Пролетарская власть! – фыркнул Телячье Ухо. – Не твоим кулацким хлебальником будь упомянута! Пролетарий он жилистый, поджарый, что твоя беговая лошадь. После трудового дня нормы ГТО сдает. А ты? Рожа шире печки. А пролетарий, он голодный, потому что сытыми бывают только буржуи!
– И урки. Так-то оно, – веско добавил Спиридинов.
– Вот ты и попался, сибиряк! – возликовал Телячье Ухо. – Посмотри на мое лицо, ну посмотри!
И он, перегнувшись через Костю, принялся дергать Спиридонова за рукав.
– Посмотри: я блэдный, рожа худая, живот впалый, – Телячье Ухо похлопал себя по животу. – Какой же я тебе урка? И откуда только слово такое узнал, а? Эй, Костян, ты много слов знаешь, скажи, ученый человек, в каком языке слово «урка» потребляется? Нешто в русском?
