Она терлась лбом о шершавое сукно его шинели, а он уткнулся носом в копну волос у нее на макушке. Совсем как тогда, знойным майским днем, когда они катались на кораблике по Дунаю. Плыли и плыли от моста Ракоци до острова Непсигет и обратно. На верхней палубе шло буйное веселье, играл диксиленд. Сестры Авроры танцевали с кавалерами, их мужья пили вино. Тогда Отто спустился следом за ней на пустынную нижнюю палубу. Они смотрели, как солнце садится за холмы Буды. Они оба были пьяны тем беззаботным весельем, которое дарует закат весны, когда воздух над Дунаем наполняется свежим зноем, когда на острове Непсигет в густой траве вокруг фонтана зажигают первые огоньки светляки. Они слышали, как в ветвях деревьев на острове выводят причудливые трели соловьи. Их корабль пришвартовался неподалеку от фонтана, и Аврора слышала, как вся семья, предводительствуемая ее отцом, неугомонным Иштваном, сходит на берег. Но Аврора и Отто не последовали за ними, они остались на корабле. И тогда, как сейчас, в этой пропахшей клопами крестьянской избе, он взял ее внезапно, а она и не помышляла о сопротивлении, без прекословий повинуясь его воле. И сейчас, как тогда, давним майским вечером, он был чрезвычайно требователен, заставлял ее трудиться, и она повиновалась. Она видела его лицо где-то далеко внизу, уставленные на нее, широко распахнутые глаза. Казалось, он жаждал поймать малейшее, даже самое мимолетное выражение, каждую искорку в ее глазах. Испарина выступила у нее на висках, на спине, вдоль позвоночника, челка взмокла, а он крепко сжимал ладонями ее бедра, принуждая двигаться снова и снова.
Она останавливалась, прислушиваясь к голосам за окном.
– Слышишь, Отто, – шептала она. – Слышишь, там господин Зибель. Мне показалось, он зовет тебя.
– Не думай о нем, милая. Почему ты остановилась? Я хочу еще.
Он водил пальцами вверх и вниз вдоль ее спины, ласкал грудь, улыбался. Наконец-то он вернулся, наконец-то он ее хотел, наконец-то снова был с нею! Она кусала свои пальцы, стараясь удержать крик, она не переставала двигаться, и движения ее становились судорожными, волны сладостной неги накатывали одна за другой. Казалась, им не будет конца, казалось, она никогда не сможет остановиться, никогда не сможет вынырнуть из волн наслаждения. Тогда весь мир перестанет существовать и останется один лишь Отто. Отто наполнит ее, Отто станет ее вселенной.
– Отто, Отто… – она твердила его имя, словно все иные слова стерлись из ее памяти.
Автоматная очередь грянула внезапно, океан наслаждения пересох. Отто приподнял ее, деликатно отстранил, быстро приблизился к оконцу.
– Логично, – произнес он через пару минут. – Зибель жесток, но Зибель прав.
Аврора рассматривала его обнаженное тело. Да, он заметно похудел, живот подтянулся, но как же это шло ему! Пройдя через испытания фронтом, через разочарования и потери, он словно помолодел. Перед ней был не сорокапятилетний мужчина, а совсем еще молодой человек, порывистый, страстный, будто заново рожденный. Ах, как же быстро все это случилось! Ведь со дня их прощания в Будапеште не прошло и полугода!
Отто обернулся к ней и проговорил:
– Твои тюремщики мертвы, милая. А ты между тем нежишься в моих объятиях. Справедливость торжествует. Не правда ли?
* * *
– Наконец-то, – шептала она. – Наконец-то ты пришел… я так страдала от твоего равнодушия… Больше, чем от плена, правда! Ну почему, почему только сейчас ты сделал это?..
Он лежал на спине, уставившись в низкий потолок хаты, словно высматривая что-то. Она, усталая, устроилась у него под боком.
– Зачем ты сбежала? – тихо спросил он.
– Заскучала… думала, что не нужна… да и снимки надо было сделать… я не сбежала… я уехала по делу… а Эдуард… он…
– Эдуард был авантюристом. Да-да! И за это он поплатился жизнью. А ты и в правду не нужна здесь, – он приподнялся, высматривая сброшенную на пол одежду. – Теперь, надеюсь, тебе понятно, что здесь может быть очень опасно?
Отто одевался неторопливо: белье, галифе, сапоги, китель, часы. Застегивая пуговки, он расхаживал по горнице, и крашеные доски пола, поскрипывая, гнулись под его ногами. Аврора одна на высоком ложе стала быстро замерзать.
– Ах, что за страна! – она потянулась, прикрылась шинелью. – И все-то здесь скрипит… Все снову уже обветшало…
Она с тревогой смотрела в его лицо, которое вновь сделалось холодно-отстраненным.
– Скажи мне, Отто… – попросила она. – Ответь честно на один лишь вопрос.
– Я всегда был честен с тобой, милая, – он улыбнулся, но улыбка получилась холодной, словно вымученной.
– Я все еще твоя невеста?
Лицо Отто исказилось досадой.
– Послушай, – сказал он, натягивая шинель. – У меня проблемы. Все встало. Ты понимаешь? Препарат действует, но он имеет чудовищные побочные эффекты и пациенты умирают. А передо мной поставлены конкретные задачи. Мне установлены сроки, понимаешь? И я должен добиться результата: выздоровления, выживания. Но я не знаю, как этого добиться в такой короткий срок!
Он направился к двери. Отбросил в сторону засов, приоткрыл. Из сеней в горницу дохнуло свежим, морозным воздухом.
– Отто!
Он обернулся.
– Послушай, Аврора. Конечно же ты моя невеста. Наш союз нерушим, но…
– А эта девушка, русская, Глафира?..
Он вышел из горницы, шумно прикрыв за собой дверь.
Глава 5. Костя
Костя впервые летел на самолете. Он сосредоточенно посматривал на крепкую спину капитана Фролова. Что если страх оживет? Может ли такое быть? Костя навсегда расстался со страхом в один их тех длинных дней, когда от тифа умирала его мать. Точной даты безвозвратной гибели страха он не помнил – был уверен, что непременно последует за матерью. Но Костя не умер. Умер страх. Его скукоженное, иссохшее тельце он положил рядом с букетиком незабудок в материнский гроб. С того дня ему нечего стало бояться и он зажил спокойно. Пережив первую воздушную тревогу в бомбоубежище, среди оцепеневших от ужаса соседей, он не боялся. Потом, когда и женщины, и детвора, и конторские служаки попривыкли к бомбежкам и стало возможно, не привлекая внимания, шататься во время тревоги где вздумается – он не боялся. Когда стали распространяться ужасные слухи о том, что немец подходит к Москве – он не боялся. С середины октября, с той памятной встречи с капитаном Фроловым, бабушка, отправляясь на службу, неизменно уславливалась с ним о месте встречи, если к вечеру их дом окажется разрушенным или если в город войдут немцы. И он не боялся. Ныне, шагая в кромешной мгле по летному полю туда, где выстроились в ряд самолеты с большими белыми буквами ТБ на фюзеляже, – он не боялся.
Костя смотрел на горбатые силуэты своих командиров и товарищей. Они шагали по летному полю деловито, словно рабочие, торопящиеся на завод к началу утренней смены. Высокий, крепкий капитан Фролов, субтильный, юркий лейтенант Сидоров, полноватый политрук Хвостов, вислоусый старшина с простой фамилией, которую Косте никак не удавалось запомнить. Следом за комсоставом топали рядовые. Костя твердил незнакомые фамилии:
