– Ich bitte Sie, gnädige Frau! Nicht so schnell! Sie sehen, ich bin verwundet!
[29] – говорил он.
– От гундить… Да как жалобно-то! – приговаривала Ульяна. – Будто не его товарищи Маруську нашу со двора свели. Будто мы его приглашали наш колхоз пограбить. Слышь, немец! У нас своего ворья хватает! Нам немецкого ворья не надо!
Аврора поняла, что хозяйка ведет Эдуарда в другой угол скотного двора. Не хотят хитрые крестьяне, чтобы они увиделись еще один раз, под сводом дневных небес… Аврора посмотрела наверх. Там было все: и чистая голубизна, и частые кучевые, полные снегом облака. Время от времени между них проглядывало озябшее солнышко. На их головы падал медленный, тихий снежок и жизнь могла бы быть так хороша, если б не война. Ах, если б были они с Кумарями не злейшие враги, а добрые соседи!
– Сколь, думаешь, мне лет? – прилипчивый, синий взгляд Капитона вернул ее с небес на землю. – Не-е-е, на шестой десяток ще не перевалило, но в прошлую войну повоевать успел. Да и потом… когда тут всяко творилось… Эх!
Он потупился, печально вздохнул и продолжил:
– Ныне тут всякого блудливого народу привалило. Про немечив я и не толкую. А кроме-то них? Твои вот угорья, и румыны, и латины. Эх! Ну и наш-то народ взбудоражился. Снова наново кто до лесу, кто до дров. Я тя сдам за хорошую мзду тем, кто до лесу…
– Партизанам? – уточнила Аврора.
– Че? – Капитон снова засмеялся, и из-за стены сараюшки ему отозвалась звонким блеяньем Лелька. – Партизаны! Кхе-кхе… какие тут партизаны? Побойся хоть своего угорского бога, ежели нашего, христианского не боишься. Это ваши партагеноцци придумали партизан. Нет тут партизан. Нету леса. Хде им прятаться? Ну?
– Я тоже так подумала… – пролепетала Аврора.
– Я сдам тебя за дойчемарки. А ты не кобенься. Ты барышня хорошая. Белье у тебя шелковое, пахнешь хорошо пока. Пересидишь и портагеноцц, и ту пору, когда наша родимая Красная армия назад покотится… А там уж, когда социяльный строй опять установица, тогда из-под Ростиславича вылезешь. Да ты не печалься! Он и помоложе, и не такой вонький, как я…
Капитон снова засмеялся дуэтом с козой Лелькой.
– О чем это вы? – насторожилась Аврора. – Победоносный вермахт в союзе с дружественными армиями… Словом, ваша армия не сможет отобрать завоеванное… Тысячелетний рейх…
– Отымеем наново ваш рейх, барынька, – Капитон раздосадованно сплюнул, и Аврора испугалась. – Тут у нас не рейх. Понятно? А я говорю тебе, как отец дочери сейчас!
Капитон тюкнул об земь тростью, и Аврора послушно умолка.
– Не веди со мной, угорка, иделогицких споров! Я говорю и знаю твердо: когда родимая наша Красная армия назад покотится, тебе лучче под путевым мужиком лежать. Наш мужик лучше твоих угорьев. От хоть у Ульяны спроси… Ан почем ей-то знать? Ну так на слово поверь и не кобенься. И нам, и тебе будет выгода.
– А Эдуард? – осмелилась спросить Аврора.
– Да на кой кому немец-то нужен? – ответил Капитон попросту. – Вражья сила от веку и до исхода времен. Поросенку скормим, чтоб попусту не пропал.
* * *
Авроре больше не довелось повидать Эдуарда, они не смогли перемолвиться и словом. Она слышала, как суровая Ульяна заталкивала корреспондента «Фелькишер беобахтер» в земляную нору. Ее же препроводили в хозяйскую горницу, но цепей не сняли. Она так и осталась сидеть на скамье под образами, громыхая чугунными кандалами. Аврора старалась развеселить себя, припоминая строчки письма Отто. Того единственного письма, которое она успела получить из России перед отъездом из Будапешта. Отто писал ей о русских иконах. Золото и киноварь, тонкие лики, темные и суровые…
Над степью за окном повис осенний сумрак, в горнице было жарко натоплено, хозяева куда-то исчезли, а она, вместо того чтобы продолжить поиски путей к спасению, впала в странное, тревожное полузабытье. Аврора и не заметила, как улеглась на жесткую скамью. Холодный воздух, проникавший через щели в оконной раме, холодил ей спину и мешал дреме одержать над ней полную победу. Она слышала странную беготню во дворе, но отнесла ее на счет странных обычаев хозяев этого места. Она слышала громкие хлопки, но и они не смогли вырвать ее из липких тенет апатии. Ее смогла разбудить лишь длинная автоматная очередь. Пули ударили в стену хаты, где-то неподалеку грянул разрыв, и Аврора услышала странный, пронзительный свист.
«Осколки», – подумала она и проснулась.
Аврора вскочила на ноги, заметалась по горнице. Она уже не чувствовала тяжести оков, перестала думать об измученных чугунными браслетами запястьях и лодыжках. Может быть, забраться под кровать? Она откинула на сторону кружевной подзор покрывала. Из темноты на нее глянули желтые глаза. Кошка зашипела. Аврора, вздрогнув, отскочила. Она посмотрела на огромную, белую печь, занимавшую большую часть помещения. Огромное сооружение, беленое, с большой почерневшей от копоти заслонкой окончательно испугало ее, и она, наконец, разрыдалась. Гремя цепями, Аврора упала на хозяйскую кровать, измяв и раскидав на стороны груду подушек в чистых, цветастых наволочках.
– Отто! – шептала она. – Спаси меня, Отто! Один только раз, один только раз спаси, и я больше не стану ни ревновать, ни убегать… Один только раз!..
В комнату вбежал эсэсман с автоматом наперевес.
– Она здесь! – взревел он.
Аврора протянула ему обремененные кандалами запястья.
– Вот мерзавцы! – прорычал эсэсовец, снимая с шеи автомат. – Издевались над фройляйн… Эй, Шмидт! Тащи долото! Они надели на фройляйн кандалы! Изверги!
Прибежал конюх интендантского взвода, Ласло Шмидт с инструментом. Они усадили Аврору на кровать, ей дали напиться из фляжки. Бренди оказался совсем не плох, и голова у Авроры мгновенно пошла кругом. Освобождая ее от оков, Шмидт приговаривал:
– Жених фройляйн – доктор. Он быстро излечит такие пустяковые ссадины.
От Шмидта пахло табаком, дегтярной смазкой и хорошей чесночной колбасой.
– Вы отвезете меня в Горькую Воду? Я – невеста Отто Куна… Он главный врач в госпитале…
– Ничего этого не надо, фройляйн! Господин Кун искал вас, ночей не спал, так волновался… он любит вас… он здесь…
* * *
Аврора уже слышала его голос. Она хотела подняться с кровати, но Отто опередил ее. Он стремительно вошел в комнату, стягивая на ходу перчатки. Полы его шинели распахнулись. На нем был серый армейский мундир, портупея, орденские планки.
Он сжал ее плечи. Ах, какими сильными оказались его руки! Отто, ее Отто! Аврора откинула голову назад, зажмурила глаза.
– Ну что же ты творишь, а? – в его голосе слышались и укор, и нежность, и страх. Страх за ее, Авроры, жизнь.
– Зато я сделала несколько хороших кадров, – ответила она, роняя голову ему на грудь.
