– В Киеве вам надо без отлагательств отправиться в комендатуру, фройляйн, – и Курт снова пустился в нудные поучения относительно опасностей и неурядиц, подстерегающих неопытного путника вблизи линии фронта.
Аврора с досадой отвернулась. Как избавиться от нравоучений? Не затыкать же уши? Ах, как хорошо было бы удрать от докучливого зануды, как любопытно посмотреть, что скрывает белесый занавес влажной мути! Там приключения, там настоящая жизнь, полная отважных поступков, ведущих к славе, богатству, известности. Она сделала широкий шаг к краю платформы. Туман на единый лишь миг расступился перед ней, обнажив закопченную, полуразрушенную стену дома, нависшую над краем огромной воронки. На ее дне по оси погруженный в воду застыл покореженный остов танка. Прежде чем пелена тумана сомкнулась, она успела разглядеть на башне танка очертания красной звезды и нарисованный белой краской номер. Внезапно ей показалось, будто на дне воронки сидит человек. Женщина, худая, с почерневшим от усталости лицом, в изодранной мужской одежде, она прижимала тонкие, покрытые кровавыми язвами руки к груди и неотрывно смотрела на Аврору. А той вдруг почудилось, будто вращение Земли перестало быть равномерным. Вот железнодорожная платформа у нее под ногами дрогнула раз, другой. А вот родная планета снова ускорила кружение.
– Что с вами, фройляйн Аврора? – Курт схватил ее за локоть. – Это тяжелые бомбы, но они упали далеко отсюда. Полагаю, на противоположном берегу Днепра.
– Мне бы воды…
– Эй, Ленц! – лейтенант прищелкнул пальцами, окликая ординарца. – Нельзя ли на станции добыть воды? Фройляйн необходимо умыться.
Правой рукой он продолжал держать ее за локоть, левой – придерживал за талию. Пальцы его оказались цепкими и твердыми, руки сильными. Аврора едва касалась земли, пока он вел ее к источнику воды: из раскисшей земли торчала металлическая труба с рычагом. Ленц нажимал на рычаг, труба гудела и фыркала, извергая ледяную струю. Аврора подставила под нее ладони. Вода оказалась очень холодной и вкусной. Она сделала несколько глотков. Провела мокрыми ладонями по лицу.
– Издержки блицкрига, – бормотал Курт. – Тыловые службы не успевают наводить порядок. Трупы, конечно, хоронят, но вот технику убирать не успевают…
* * *
Они вернулись в вагон. Но прошел час и два часа, а эшелон все не трогался с места. Наступил вечер. Дождь не переставал, становилось холодней. В ранних сумерках, сквозь пелену мелкого дождя стали ясно видны огни костров. Аврора уже выпила весь свой чай, уничтожила запасы бутербродов, когда по перрону мимо их окна протарахтела полевая кухня. Немолодой фельдфебель оделил их большими порциями густого горохового супа и крепким кофе.
– Кофе настоящий! – приговаривал Курт, с завидной быстротой поглощая огненный напиток. – Пейте быстрее. Остынет.
Но Аврора не торопилась. Плотно обхватив руками жестяную кружку, она считала про себя секунды. Сколько сможет вытерпеть? Как долго сможет удержать горячий металл?
Наступала ночь. Вагон остывал. Курт снял с антресолей чудом уцелевшие верблюжьи одеяла и укутал ими Аврору. Их попутчики высыпали из теплушек наружу. Туманная ночь осветилась неяркими огнями солдатского лагеря.
– Н-н-на-а-алета не боя-я-ятся, – заявил Ленц.
Ординарец Курта принес им судки с ужином.
– Скоро ли мы покинем Боярку? – зевая, спросила Аврора.
– Говорят – впереди поврежден мост через Днепр, – ответил Ленц. – Все силы брошены на его починку.
* * *
Холодный, пронизывающий ветер задул со стороны Днепра. Приближался ноябрь, а это значит, что в этих местах скоро наступит зима. В воздухе витал запах гари. Аврора чувствовала и другой, еще менее приятный «аромат». Явственно пахло человеческими испражнениями, и Аврора то и дело прикладывала к носу надушенный платок. Они шли вдоль железнодорожного полотна, уставленного вагонами. Здесь были и солдатские теплушки, и платформы с бронетехникой, и цистерны с горючим. Аврора держала под рукой удостоверение фронтового корреспондента и кожаный футляр с «Лейкой». Их то и дело останавливали патрули. Проверяли документы, смотрели холодно, подозрительно. Один из начальников патруля, плешивый, закутанный в башлык фельдфебель, прочитал им длинную нотацию о необходимости строгого соблюдения правил передвижения воинских эшелонов по вражеской территории.
– Не миновать беды, когда такие вот обыватели начинают лезть на передовую, – закончил он свою речь. – Медалей захотели? Фюреру не нужны трупы тыловых придурков, не имеющих понятия о воинской дисциплине…
Но Курт потянул Аврору за рукав, зашагал быстрее, и вскоре хриплый тенорок ворчливого фельдфебеля потонул в гудении двигателей танковой колонны, двигавшейся параллельно железнодорожным путям по изуродованному гусеницами полотну шоссе.
– Я сама из Будапешта, – щебетала смущенно Аврора. – У нас все по-другому. Мы едем вторую неделю, а вокруг все голая степь. Ни садов, ни селений, ни огонька. А я ведь слышала, что эта часть России густо населена. Это ведь не Сибирь. Это Украина…
– Здесь нет мест для прогулок и туристических поездок, – бормотал Курт, спотыкаясь. – Да и воздух…
– Этот гул… – Аврора внезапно остановилась. – Это ведь не может быть грозой, правда?
– Конечно! – Курт снисходительно улыбнулся. – Это грохочет передовая. Наверное, наш славный вермахт опять начал наступление. Вот, слышите? Это бьют гаубицы. Артподготовка.
Курт потянул Аврору вправо, в сторону от железнодорожного полотна, туда, где за покосившимся дощатым забором виднелись ряды колючей проволоки, намотанные на столбчатый каркас ограждений. За ограждением, на открытом, освещенном жестким светом прожекторов пространстве сидели, стояли, лежали люди. Группами или по одному, одни старались притулиться друг другу, другие, наоборот, искали уединения. Аврора заметила невероятно исхудавшего, полуобнаженного, босого мужчину, лежавшего на спине возле самой изгороди. Его иссохшие, перевитые венами руки были вытянуты вдоль тела, широко распахнутые глаза неподвижно устремлены в сочащиеся ледяным дождичком небеса. Мертвец. Аврора, оттолкнув руку Курта, приблизилась к колючей проволоке. Люди роились на открытом, лишенном растительности и построек пространстве. Ни единой доски, ни былинки, пригодной для разведения костра. Люди – пленные – жались друг к другу, пытаясь согреться. Аврора принялась высматривать и пересчитывать мертвецов. После тридцатого она сбилась со счета. Курт тронул ее за рукав:
– Не стоит, фройляйн. Они все мертвы. Счастливцы те из них, кто уже заснул…
Потом он попытался утянуть ее дальше, в сторону чадящей трубы походной кухни, но она упиралась. Аврора рассмотрела среди пленных женщину, показавшуюся ей поначалу глубокой старухой. Глаза, обведенные темными кругами, густо убеленные сединой давно немытые волосы, запавшие, испещренные морщинами и складками щеки. Женщина была одета лишь в исподнее – солдатскую рубаху из грубого, беленого льна и порванную в тонкие лоскуты юбку. Покрасневшие и опухшие ноги ее облепила грязь. Женщина словно потерянная бродила между группами пленных, что-то бормоча на ставшем вдруг непонятным Авроре русском языке. Тень среди теней. Аврора неотрывно смотрела на ее потрескавшиеся, серые губы, силясь разобрать хоть единое слово. Она рылась в карманах шинели, надеясь найти там завернутый в пергамент марципан – последний дар Бианки. Аврора не любила сладкое, но Бианка не утруждала свою головку запоминанием привычек любимой родственницы и ближайшей из подруг. С неизменным постоянством и при каждом удобном случае она одаривала Аврору сладостями.
