– Поднимай! – крикнул Крачин, отцепив лебедку. И махнул рукой, поскольку услышать его цепари никак не могли. Трос, извиваясь, потянулся вверх, к зависшему над мегатагенами кораблю, а Крачин провел рукой по рулю мотоциклета и негромко позвал: – ИХ!
Тишина.
– ИХ!
Нет ответа.
Аксель повернулся и увидел, что маленький Бабарский стоит всего в трех шагах позади и, задрав голову, невозмутимо разглядывает сросшиеся кроны гигантских деревьев.
– Ты меня слышал?
– Меня всегда мутит после «корзины грешника», – сообщил суперкарго, не сочтя нужным перевести взгляд на старшего помощника. – Слабый вестибулярный аппарат.
– Поэтому ты не услышал мой вопрос?
– Поэтому не ответил.
Крачин понимал, что на новом месте ему придется непросто, что в сложившейся команде его примут настороженно и еще не скоро оценят и поймут. Но Крачин даже не догадывался, насколько трудным будет этот путь. Каждый подчиненный Помпилио обладал уникальным набором странностей, а вместе они походили на сбежавшую из психиатрической лечебницы сборную по бадминтону. При этом, как смог убедиться Аксель, каждый из офицеров «Пытливого амуша» был профессионалом высочайшего класса.
Отношения с ними у Крачина складывались по-разному. На дальнем полюсе находился Галилей Квадрига, который, кажется, до сих пор не знал, что на «Амуше» появился старший помощник. На противоположном – капитан Дорофеев, предложивший Акселю дружбу. Отношения с ИХ были скорее теплыми, и они даже начали говорить друг другу «ты». Но иногда суперкарго нереально бесил.
– Когда я смотрю на кроны мегатагенов, у меня начинает кружиться голова, – продолжил Бабарский.
– Отвернись, – предложил Крачин.
– Не могу – шею свело.
– Проклятие!
– Не ругайся, – попросил суперкарго. – Грубые выражения делают меня нервным, и могут начаться судороги.
И как с ним говорить?
Аксель тяжело вздохнул, а ИХ двумя руками взялся за шею, сделал вид, что размял ее, вернув голову в нормальное положение, после чего подошел и внимательно, словно видел впервые в жизни, оглядел мотоциклет.
Обсудив с Помпилио и Бедокуром все возможные варианты, Крачин выбрал самую лучшую внедорожную машину Герметикона – «Инди», галанитского производства. В меру большую, удобную и мощную. В свое время Аксель испытал ее в лингийских горах, остался доволен и не сомневался, что в мегатагеновых лесах Фархи мотоциклет проявит себя еще лучше.
Но у Бабарского на этот счет были сомнения.
– Мы поедем на этом? – спросил он, продолжая разглядывать «Инди».
– Что тебя смущает?
– Я простужусь.
– Надень шарф.
– Я потеряю равновесие и упаду.
– Закрой глаза.
– И упаду, – с нажимом повторил ИХ.
– Держись за меня.
– Обниматься?
– Можешь остаться здесь, – прорычал Крачин, усаживаясь в седло. – У меня, знаешь ли, дела в Фоксвилле.
Бабарский пробубнил себе под нос несколько слов, кажется, оскорбительных, но послушно уселся позади Акселя и ухватился за него руками.
– Если хочешь, могу привязать тебя к седлу, – хмыкнул Крачин.
– Когда меня начнет тошнить, я не стану отворачиваться, – пообещал Бабарский. – Поехали.
И вскрикнул, когда «Инди» рванул с места.
///
Увы, законы мироздания не подлежат пересмотру, и главный из них гласит, что все проходит.
Абсолютно все. Истекли и те «пятнадцать минут славы», которые почти достались маленькому городу на маленькой планете. Точнее, не истекли, а растворились в небытии, обернувшись пшиком, поскольку у Фоксвилля так и не получилось стать местом, где повесили самого знаменитого путешественника Герметикона.
И это обстоятельство сильно угнетало мэра Чапли и констебля Дребренди. Нет, не отсутствие туристов в далеком будущем, а прибытие мстителей в ближайшем настоящем.
– Но ведь мы его не повесили, – в очередной раз повторил констебль. – Он уехал в добром здравии.
– Мы хотели его повесить, – в очередной раз не согласился с ним Чапли. – Это им не понравится.
– А кто им скажет?
– Кто угодно! – Мэр вздохнул. – На нас с тобой донесут сразу, как только здесь объявятся дружки Помпилио.
– Убьем, – предложил Дребренди.
– Дружков?
– И дружков, и доносчиков.
– Похоже, другого выхода нет.
И они снова выпили.
Городские власти обсуждали свои проблемы в кабинете мэра, окна которого выходили на главную площадь Фоксвилля, аккурат на виселицу, которой не хватило совсем чуть-чуть, чтобы стать знаменитой. Обсуждения вгоняли городские власти в депрессию, но как Дребренди и Чапли ни старались, они постоянно возвращались к этой теме.
– Проклятый Спесирчик!
– Скотина!
– Он хоть завтра на свою Галану вернется, а нам расхлебывай!
– Зря мы его послушали.
Директора Фактории они поминали постоянно и, не сговариваясь, обвиняли во всех неприятностях. Проклинали себя за податливость, но понимали, что выхода у них не было: мэр и констебль оказались между молотом и наковальней. Наковальней выступал директор Фактории. Ссориться со всемогущей Компанией, подмявшей под себя почти всю торговлю драгоценной сердцевиной, Дребренди и Чапли не хотели. Но при этом они знали о могущественных друзьях самого знаменитого лингийца и догадывались о скором появлении молота…
– Может, все-таки уедем на дальнюю вырубку?
– Давай придерживаться плана, – качнул головой мэр. – Мы не знали, что это за человек, и собирались повесить его по приказу Спесирчика… – помолчал и горестно добавил: – Правда, потом Помпилио расскажет, что мы обо всем знали…
– Помпилио еще должен выжить. – Дребренди покачал головой. – Поэтому давай придерживаться моего плана: убивать всех, кто будет задавать вопросы.
– А если их будет слишком много?
– Вопросов?
– Людей, которые их задают.
– Тогда скажем, что ничего не знали.
Дребренди опрокинул еще один стакан крепкой бедовки и насторожился, услышав с улицы шум мотора.
– Мотоциклет.
– Кто-то из наших?
– Не похоже… – Констебль выглянул в окно и прищурился. – Я этих парней вижу впервые.
– Выглядят опасными?
– Половина из них.
///
– У меня все болит, – пожаловался Бабарский, с трудом сползая с седла. – Ты едва меня не убил.
И пошатнулся, показывая, что едва стоит на ногах.
