– Я люблю тебя… я безумно тебя люблю…
И Помпилио понимает, что наконец-то вырвался из страшного, чудовищного сна, в котором его любовь сгорела на ступенях кардонийского дворца. И повторяет, бессчетное число раз повторяет имя прекрасной девушки, навсегда завладевшей его сердцем. Кричит ее имя, рывком поднимается и прижимает любимую к себе: горячую, неистовую, страстную…
Помпилио счастлив.
– Лилиан…
И больше ничего не нужно.
Бесконечная Вселенная сжимается в точку, имя которой – Лилиан. Становится центром и смыслом – Лилиан. Это начало и конец, путь и цель, сосредоточие любви и самого замысла.
– Лилиан…
Смерти нет, рассеялся кошмар, он очнулся от чудовищного забытья, в котором пребывал…
///
Помпилио открыл глаза.
– Лилиан?
Но женщина, которую он прижимал к себе, не ответила. Возможно, не захотела. А скорее всего – не смогла. Потому что женщина продолжала дрожать и вздрагивать всем телом, царапая ему спину острыми ногтями. Черноволосая, мокрая от пота женщина. Через несколько секунд она затихла, но не отстранилась, наоборот, крепко прижалась к Помпилио, не желая размыкать объятия.
«Тайра…»
Они в спальне, на очень широкой кровати, белье пребывает в беспорядке: простыни скомканы, подушки валяются на полу, шторы не задернуты, и в комнату уже ворвался первый утренний луч. Солнце поднялось над горами, а последнее, что осталось в памяти Помпилио – вечер у камина, неспешный разговор под тихий треск поленьев.
Бокал вина…
Тайра отстраняется и устало опускается на кровать. Она не смотрит ему в глаза, отворачивается, но Помпилио успевает заметить скользнувшую по ее губам улыбку. Очень довольную улыбку. Тайра потягивается, не оборачиваясь, отыскивает одеяло, укрывается с головой и просит:
– Подай, пожалуйста, подушку.
Ему ничего не остается, как подчиниться.
При этом Помпилио увидел бутылку белого вина, печально плавающую в серебряном ведерке, в котором прежде был лед, наполнил бокал – один бокал, – сделал глоток, а вернувшись на кровать, предложил Тайре.
И только тогда ведьма повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Спасибо.
И сделала маленький глоток.
– Зачем? – тихо спросил он. Сначала хотел разораться, как следует выругаться, но потом понял, что ни один крик не способен повернуть время вспять и помочь прожить ночь заново. – Зачем?
– Ты больше не будешь помнить ее смерть, – спокойно ответила Тайра, глядя на Помпилио поверх бокала. – Никогда.
– Буду.
– Нет. Ты будешь знать, что Лилиан умерла, но не будешь возвращаться к ее смерти. Ты будешь помнить только хорошее.
– Я буду помнить, что спал с тобой, думая о Лилиан?
– Мы не просто спали, Помпилио, это было бы слишком пошло, – улыбнулась Тайра. – Нравится тебе или нет, но я – ведьма. Ты пустил меня в свою голову, и я справилась с той тьмой, которую в ней нашла. Ты никогда не забудешь, что Лилиан умерла, но ее смерть больше не будет рвать тебе душу. Ты будешь помнить, как Лилиан погибла, но не станешь вспоминать об этом каждый день. Я стала временем, которое тебя излечило.
Несколько долгих секунд Помпилио смотрел на ведьму, затем взял из ее руки бокал и сделал большой глоток.
– Ты могла просто побывать в моей голове и сделать все, что ты перечислила… – Он не спрашивал, он догадался. – Нам не требовалось заниматься любовью.
– Да, – подтвердила Тайра.
– Что возвращает нас к вопросу: зачем? – спросил адиген.
Он больше не хотел орать. И шею наглой ведьме тоже не хотел сворачивать… наверное… Он хотел получить ответ на свой вопрос.
– Затем, что все имеет цену. – Женщина вернула себе бокал и сделала следующий глоток. – Ты знаешь об Ахадире.
– Я не знаю главного – как до него добраться.
– И тем не менее ты знаешь об Ахадире, ты знаешь, что наша священная планета не легенда, что она действительно существует. Ты знаешь о Красных Камнях Белого, ты знаешь о Трех Сестрах Тау, ты, дерзкий лингиец, стал причиной смерти Старшей Сестры, и за одно это я должна была тебя убить.
– Если ты должна меня убить, то ты слишком много болтаешь. – Помпилио отобрал у Тайры бокал и добавил в него вина.
– Возможно, еще убью, – хрипло пообещала ведьма.
– Когда ты это узнаешь?
– Должно пройти время.
– Может получиться так, что я успею первым. – Он сделал глоток, после чего вновь отдал бокал женщине.
– Ты меня и пальцем не тронешь.
Помпилио прищурился, обдумывая слова Тайры и тон, которым она их произнесла, после чего негромко спросил:
– Ты хочешь от меня ребенка?
– Надеюсь на это, – не стала скрывать спорки. И с вызовом посмотрела адигену в глаза.
– Зачем?
– Он скрепит нас самыми прочными узами.
– С чего ты взяла, что я заинтересуюсь судьбой нечистого ребенка?
– С того, что ты – адиген, а в жилах ребенка будет течь твоя кровь.
Несколько секунд Помпилио пристально смотрел Тайре в глаза, затем вновь завладел бокалом, вновь его наполнил, сделал большой глоток и лишь после этого спросил:
– Не слишком ли хорошо ты обо мне думаешь?
– Ровно так, как ты заслуживаешь.
– Ты пытаешься сыграть на том, что это будет мой первый ребенок, но я всегда буду помнить, что за сотни лет жизни…
– Я ни разу не забеременела, – перебила его ведьма.
И Помпилио вздрогнул. Вновь глотнул вина и спросил:
– До сих пор ты не хотела детей?
– До сих пор у меня не получалось, – честно ответила женщина, натягивая простыню до подбородка и отказываясь от бокала.
– Почему ты думаешь, что получится на этот раз?
– Потому что я – ведьма, Помпилио, я умею смотреть в будущее.
– И никогда не ошибаешься?
– Бывает, ошибаюсь, – кивнула Тайра. – Но я не хочу ошибиться в этот раз. – Помолчала и добавила: – Я рада, что не убила тебя, зверь.
– Ты не рада, ведьма, ты счастлива.
Помпилио поднялся и вышел из спальни.
Тайра заложила руки за голову и улыбнулась.
* * *
Над приобретением мотоциклета Помпилио думал неделю, и дело, конечно же, было не в деньгах. Как любой адиген, Помпилио испытывал вполне объяснимое отвращение к изобретениям галанитов, а как любой сторонник паровой тяги – к воняющим нефой двигателям внутреннего сгорания. Он внимательно изучил предложенные Акселем образцы, опробовал их, научившись сносно управлять мотоциклетом, но к окончательному мнению не пришел и обратился за помощью к Бедокуру. Тем более что именно шифбетрибсмейстеру предстояло при необходимости чинить новомодное устройство. Сначала Чира сказал, что переусложненным велосипедам не доверяет, а через два дня испытаний попросил себе такой же, «ездить по родной долине…» В результате решение было принято, и мотоциклет занял свое место на «Амуше».
