– И что я тогда?
Он сочувственно покачал головой.
– С того момента, как это началось, я только и думаю: что я, кто я? Потом подумала: вот ответ, наконец-то, или хотя бы начало ответа. – Она взмахнула рукой. – И, так же как дым, это быстро растворилось. Я монстр.
– Нет. Ты умная и выносливая, и у тебя невероятная способность. Просто потому, что у меня нет объяснения, не значит, что его не существует. – Он побарабанил пальцами по столу, размышляя. – Поговори с месье Патинодом. Он… он знает больше меня про эксперименты Энара.
Месье Патинод? Он был довольно симпатичным и работу ей дал, при этом – довольно странным. Она не могла себе представить, что будет с ним откровенничать, и неважно, что он папин друг.
– Почему?
Кристоф помедлил, затем отпил кофе.
– Ну… газетные истории и все такое. Об Озаренных много писали.
– У них и название есть, – проговорила она, обиженная, что приходится говорить «у них», а не «у нас».
– Оно оскорбительное, особенно считалось таким поначалу. Как только доверие к Энару покатилось вниз, каждый, кто был причастен к его экспериментам, стал объектом насмешек, – сказал он, морщась от последнего слова. – Не хочу обидеть твою тетю. Что произошло, то произошло. Интересно, впрочем, как меняются слова. «Озаренные» – сначала это звучало унизительно, а теперь стало нейтральным. Даже сами Озаренные его теперь используют.
Дерзкая смена значения. Натали это понравилось.
Джин принесла счет. Кристоф, настояв, оплатил его и встал.
– Мне пора идти. И так уже придется объясняться за свое внезапное исчезновение из морга.
Она улыбнулась, вставая со стула.
– Исчезновение.
Он усмехнулся и задвинул свой стул. Уолтер, рисовальщик, уже ушел, оставив Le Petit Journal. Натали взяла эту газету и последовала за Кристофом. Когда они стояли снаружи у входа, он заметил ее у Натали в подмышке.
– Если больше не захочешь касаться стекла, я пойму и не буду тебя винить. Но если передумаешь, расскажи мне, что увидишь.
Она все еще мечтала избавиться от видений, и сейчас – еще сильнее прежнего.
– Благодарю.
– В целях следствия я помечу тебя как Озаренную, если тебя это устраивает. Советую так сделать, потому что их свидетельства считаются достойными доверия, если их способность может помочь расследованию. В наши дни большинство предпочитает скрывать свою магию, так что можешь оставаться анонимной. Раз мы точно не знаем…
Он осекся. «Раз мы точно не знаем, что ты такое, то сделаем вид, что ты вписываешься в понятную нам категорию».
Что поделать?
– Полагаю, это хорошая идея, во всяком случае, практичная.
– Отлично. И еще кое-что, – сказал он тише, подходя на шаг ближе. – Я тебе говорил уже однажды быть осторожной. Сосуды с кровью, письма, слежка – если еще что-то подобное случится, обращайся ко мне. Может, это Темный художник, а может, и нет. Но всегда теперь говори мне. Как бы ты ни решила действовать, пообещай мне это.
– Обещаю, – сказала она. Голос ее застрял в горле, едва заметно, потому что ей никогда раньше так сильно никто не нравился. Это она поняла только сейчас, когда он попрощался.
Она присела у стены снаружи собора Парижской Богоматери, чтобы прочитать газету и написать свою статью. Темный художник прислал «Парижу» посредством Le Petit Journal только карту с Влюбленными, прикрепленную к листку бумаги с его подписью. Гадальщица на Таро, которая предпочла остаться анонимной, предположила, что Темный художник, возможно, «издевается над идеей поиска романтического партнера» и «насмехается таким образом над идеей любви», и оба толкования казались Натали обоснованными.
Она почувствовала укол сочувствия четвертой жертве. Была ли та возлюбленной, женщиной, когда-то его отвергшей? Она могла быть просто незнакомкой, напомнившей ему об утраченной любви, или просто оказаться не в том месте не в то время, и с Темным художником ее не объединяло ничего, кроме случайности.
«Какую историю расскажет ее смерть?»
Натали покачала головой. «Это не мое дело. Я и так уже провела слишком много времени в мыслях Темного художника».
Отклонившись, она заметила уличного мима, дающего представление перед толпой неподалеку. Он был одет в черное, с выбеленным лицом, в белых перчатках и стоял на небольшой платформе.
Мим был заперт в воображаемой коробке и изображал, что всячески пытается из нее выбраться, открыв крышку. Когда у него получилось, он изобразил, будто поднимается из коробки по лесенке, и обрадовался, достигнув верха. Правда, в своей радости он потерял равновесие, якобы свалился с лесенки обратно вниз, мягко приземлился, отряхнулся и снова встал с поклоном.
Ее внимание было приковано к перчаткам. Может, убийца был мимом? Что если это и был Темный художник, прямо здесь, выступал для толпы, пока его последняя жертва лежала на обозрении по другую сторону собора?
Ей пришло в голову подойти к нему и посмотреть… Что посмотреть? Не выглядел ли мим убийцей? Будто она поняла бы. Словно у нее были какие-то зацепки кроме перчаток. Опять. По крайней мере, месье Перчаткин был в морге в день ее первого видения, тогда же, когда и убийца.
«Что я знаю? Что мне известно обо всем этом? Я просто девочка со способностями как у Озаренных, но при этом не одна из них».
Повернувшись к миму спиной, она принялась за свою колонку. Вдохновение. Это Темный художник имел в виду? Была ли та склянка с кровью способом сделать его письмо убедительнее в требовании добавить жутких деталей в описания?
Она не хотела играть в его игру и находить еще у себя в сумке сосуды с кровью или что похуже.
Натали дополнила статью, презирая место на странице, которое льстило ему преувеличениями («пещерообразные раны от безжалостного клинка» и «покрытая синяками плоть, как готовый лопнуть перезревший фрукт»).
Закончив, она отправилась в редакцию, размышляя в омнибусе по пути на улицу Лафайетт над тем, что скажет месье Патиноду. И решила вести себя как журналист: задавать вопросы об экспериментах Энара, не говоря ничего о своих собственных видениях. Ей требовалось узнать больше, и можно было списать это на любопытство без какого-либо личного интереса.
Она поспешила наверх по ступеням, чуть не столкнувшись с одним из разносчиков газет на лестнице. Прошептав извинение, она поскакала по коридору в сторону кабинета месье Патинода. Желудок свело, когда она подняла руку, чтобы постучать в закрытую дверь.
– Он сегодня рано ушел, – сказала Арианна, поднимая голову от печатной машинки. – Мне кажется, он что-то несвежее съел на обед. Говорила я ему не покупать рыбный суп в Brasserie Candide, потому что еда там залеживается. Но он не слушает.
«Именно сегодня».
Ее внутренности скрутило. Она на это не рассчитывала.
