На книгу упал небольшой мешочек, звякнули монеты. И, больше ни слова не говоря, он вышел из комнаты.
Повитуха так и осталась стоять, открыв рот.
— Вот с-скотина… — процедила она сквозь зубы, утерев рукой со следами крови нос. — Чтоб тебе пальцы покрутило. Чтоб ты сдох. Чтоб тебе…
Ага. И не только пальцы. В этот миг я прониклась искренней симпатией к этой женщине.
Не прерываясь ни на миг и костеря недавнего визитёра, она снова вернулась к своей работе, не теряя надежды спасти хоть кого-то одного.
— Давай, Сонеа, ты справишься. Не можешь не справиться, — уговаривала она мою мать, пережидая очередную схватку.
Снова скрипнула дверь.
— Пошел к чёрту, нелюдь! — выкрикнула повитуха, не отрываясь от работы ни на секунду.
А вот я могла оторваться. И увидеть человека, мужчину, с ног до головы закутанного в чёрное.
За ним ворвался порыв ветра, который тут же, как голодный пес, слизал огонь на нескольких расплывшихся по столу свечах. Стало темно и мрачно. Ну не то чтобы очень так темно. Пара свечей всё же остались гореть, но всё равно было жутковато.
Полумрак сделал своё дело.
Когда гость откинул капюшон, я уже мысленно готовилась к тому, что увижу самого рогатого во плоти.
Но нет. Худое лицо, поросшее щетиной, синяки под глазами, кажется, гость либо очень-очень уважает тасаверийскую траву, либо не спал толком минимум неделю. Тонкий острый, как клюв дятла, нос и тонкие синеватые губы. И всё бы ничего, симпатичный мужик, если бы не абсолютно чёрный, словно тьма на дне Ада, цвет глаз. Некромант. Ну, мама… нехорошо врать маленьким, с магами она не водится. Ну да, конечно.
— Очень гостеприимно, — ухмыльнулся он. — А мне казалось, что здесь просили о помощи.
— Вон пошёл!! — совершенно не своим голосом прокаркала мать, поднимаясь на локтях.
— Упрямая, гордая дурочка Сонеа, готовая убить себя и ребенка, чтобы показать, какая же она независимая. Не удивила ни на грамм.
— Я тебе не циркач, чтобы удивлять!! — прорычала она, и лицо её исказилось в попытке сдержать очередной приступ боли.
Мужчина ухмыльнулся и, совершенно не обращая внимания на возмущение матери моей, расстегнул застежки плаща, сбросил его просто на кресло поверх той самой книги и кошеля с монетами для похорон. Плащ, напитанный влагой, противно плюхнулся в кресло и зарыдал большими каплями, что тут же собирались в лужи прямо под креслом. Там что, ливень или потоп на улице? И тут же за окном громыхнуло так, что задребезжали стёкла в рамах.
Некромант же стащил перчатки, что последовали за плащом. После вымыл руки в тазике, стоявшем чуть поодаль на небольшом журнальном столике, при этом закатав рукава выше локтей.
— Уйди, — оттолкнул он повитуху, которая, к слову, не очень-то сопротивлялась, и вцепился в колени роженицы, попытавшейся тут же их сдвинуть. — Не дёргайся ты. Посмотрю просто. Отец счастливый и нервный, я так понимаю, смылся первым. Он с тех самых нервов надрался до поросячьего визга «У Рохаса»? Хотя не говори. Мне плевать.
Ответом ему был крик, который в этот раз мать сдержать не смогла. Повитуха, не совсем понимая, что оно такое происходит, неловко переминалась с ноги на ногу и поглядывала на дверь, видимо, подумывая о том, что теперь уж точно здесь лишняя.
— Не лезь ко мне. Будешь на своих дохликах эксперименты ставить.
— Не вопрос. Вот с тебя и начну. Как раз недолго, судя по всему, осталось. Максимум полчасика — и всё. Уже кровотечение открылось… — и, оглянувшись на повитуху, спросил: — Вино есть? За бокалом красного время идёт быстрее.
Женщина, видимо, осознав, кто перед ней стоит, резко стала цветом лица смахивать на материал для экспериментов некроманта. И закивала так усердно, что косынка, и так уже ссунувшаяся дальше некуда, слетела совсем.
— С-скотина… — процедила мать. — Сделай уже что-нибудь.
— Во-о-о-от. И стоило выпендриваться? — расплылся он в улыбочке кота, к которому мышь пришла просить сыр, и положил руки ей на живот. — Ну, готова? Будет немножко больно.
Немножко! Представляю, что ей сейчас придётся пережить.
В подтверждение этой моей мысли мать заорала так, что казалось — её просто разрывает изнутри.
— Тише-тише, моя хорошая, — совсем другим тоном заговорил некромант, мягче, словно ребёнка уговаривал. — Уже не будет так больно. Только сознание не смей терять. Поняла меня? Давай теперь — вдох-выдох. И тужимся, Сонеа, тужимся.
Как-то дальше всё пошло веселей и быстрей. И уже через минут пять на окровавленной простыне лежало что-то синее, сморщенное и не подающее ни одного признака жизни.
Мать судорожно всхлипнула и попыталась привстать, чтобы дотянуться до тельца. Но маг не дал, сжал в объятьях, прижав голову к своему плечу.
— Нет! Пожалуйста, нет!! Только не это. Рикар, сделай что-нибудь!! Пожалуйста…
Истеричный хрип матери заставлял вздрагивать и ёжиться, словно скрежет когтей по стеклу. Хотелось провалиться под землю, чтобы не видеть всего этого. Внутри всё переворачивалось, но как остановить это — я не представляла.
— Сонь, я не Единый… — упавшим голосом сказал тот, кого она назвала Рикаром.
— Ты некромант. Ты каждый день дразнишь смерть! — вцепилась она в его пиджак. — Я сделаю всё, что ты хочешь. Исчезну. Разорву все связи с Лирелем… больше никогда Горвих не услышит о Сонее Удачливой.
Слова перемежались всхлипами, срывались на паре звуков и разбивались, не достигая цели.
— Ох, Сонеа… — мужчина, отпустил её и повернулся в сторону младенца. — Я ничего не обещаю. И — я тебя прошу, не дёргайся, что бы ни случилось.
Мать кивнула. На её лице отразилась такая гамма чувств, что я даже засомневалась, она ли это. Обычно она не показывала эмоций. Сейчас же…
Некромант встал, бережно взял на руки ребёнка и отошёл к столу, на котором стоял таз с водой.
— Вылей воду, — как-то напряжённо велел он повитухе, которая так и стояла ни жива ни мертва, не решаясь ни уйти, ни даже пошевелиться.
Та, словно того и ждала, схватила таз и вылетела из комнаты, чтобы секундой позже вернуться обратно.
— Теперь налей воды.
Послышался плеск. За не особо широкой спиной некроманта происходящее видно было не очень. Но чтобы подойти поближе, мне пришлось собраться с духом. Да и то, любопытство подтолкнуло. Потому что жуть как интересно было, чего это он удумал.
И всё же ближе, чем на шаг, я не смогла заставить себя приблизиться.
— А теперь иди, — мягко, но как-то так зловеще сказал Рикар. Это именно тот тон, согласно с которым ты, когда тебя им посылают, предпочитаешь всё же пойти, нежели выяснять «за что?» или «по какому праву?»
Женщина оказалась не любительницей испытывать судьбу и смылась, прикрыв за собой плотно дверь.
