Не был он слабаком.
Не был и мальчиком.
На самом деле ему уже исполнилось тридцать четыре. И прежде чем он сменил профессию на свою нынешнюю, желанную, он успел отучиться в медицинском на дерматовенеролога, отработал в ординатуре городской клинической больницы… А потом ушел. Переучиваться. Потому что понял, что в медицину его привела любовь к коже, к красивой гладкой плоти. Но одно дело – долго, мучительно и иногда безнадежно возвращать коже ее природную гладкость. А другое дело – изначально работать с гладкой красивой кожей, с совершенной плотью, и делать ее только лучше.
…Все думали, что он – гей. Какой еще парень, работая с таким количеством красоток на протяжении многих лет, не попытается поухаживать хотя бы за одной? Но они ошибались. Он любил женщин. Только женщин. Но любил их благоговейно. Как совершеннейшие творения природы.
Как вообще можно любить мужчину? Грубую кожу. Жесткую плоть. Жесткие волосы.
Недаром Господь сотворил вначале женщину. Лилит. И когда она предпочла падшего ангела Люцифера Адаму, Господнему творению, Он сотворил из ребра Адама еще одну – Еву. Но Лилит – первая и потому ближе к образу и подобию ангельскому. А Ева – сотворяя Еву, Господь учел все ошибки, которые он допустил, когда создал Адама. Таким образом, и дочери Евы, населившие мир, и редко встречающиеся среди них дочери Лилит, – прекрасны. Прекраснее, чем потомки Адама, годные только на то, чтобы помогать женщинам воспроизводить новых женщин…
В детстве он мог бесконечно просматривать альбомы по искусству, любуясь прекрасными лицами и телами. Он часами гулял по залам Музея изобразительных искусств. Иногда с трудом удерживался от того, чтобы прикоснуться к мраморному телу…
Первая его зарубежная поездка была – в Париж. Лувр, Орсе и музей Родена.
Роден был его любимым скульптором.
Он упивался не только скульптурами и рисунками Родена, он читал его тексты и находил в них отзвук своих мыслей и чувств, когда Роден говорил о красоте обнаженного женского тела: «Иногда оно напоминает цветок. Изгибы торса похожи на стебель, улыбка, груди, головы и сияние волос – словно цветущий венчик… Иногда принимает формы гибкой лианы, кустика, изысканно и дерзко изогнутого… Порою тело выгибается назад, как пружина, прекрасный лук, в который Эрос вкладывает свои невидимые стрелы…»
Впрочем, рыцарем-защитником женщин он не был. Некрасивые, неуклюжие, жирные, сутулые, рябые – они для него не существовали. Он признавал только красоту и молился только красоте. Он знал, что красота может стареть, но оставаться красотой… Как это было с его мамой.
Но стареть красота должна достойно. Никакого вмешательства в Божий замысел. Никаких подтяжек, пластических операций, никакой уродующей мерзости.
И тем более – никакой уродующей мерзости, когда женщина еще молода.
А между тем, современные женщины так любят уродовать себя. Искажать божественный замысел. Оскорблять Бога, одарившего их так щедро.
Искаженные лица и тела вызывали у него отвращение, от которого мурашки бежали по коже и к горлу подкатывал комок рвоты.
Особенно – жирно вздутые губы, уже даже не похожие на человеческий рот, всегда какие-то неровные, комкастые, будто под кожу набили мокрую вату.
Или симметричные полушария, напоминающие половинки теннисных мячиков, пришитые к костлявой грудной клетке.
Впрочем, в силу своего опыта, своей профессии он видел все…
Изменение формы век. Искусственно выделенные скулы и подбородок, которые якобы должны были придать лицу изящество. Удаление комков Биша – самая распространенная операция! Изменение формы носа.
Все это оскорбляло его чувство прекрасного.
Обостренное чувство прекрасного.
2.
Он помнил первую женщину, которая была для него живым воплощением Божьей красоты. Он учился тогда в школе. Она жила в соседнем подъезде. Была на год старше. Блондинка, нежная, тоненькая, она гладко зачесывала назад свои светлые волосы, и это подчеркивало не только изящный овал ее лица, длинную грациозную шею, огромные глаза, но и ушки, чуть оттопыренные ушки… Именно эти ушки, розовые, как морские раковинки, были тем самым штрихом, который он мысленно называл «поцелуем Бога»: они делали ее не просто совершенной, но Прекрасной.
Он тогда как раз читал Гоголя, «Мертвые души», и в описании губернаторской дочки, в которую влюбился Чичиков, увидел свою соседку: «Одна была уже старуха, другая молоденькая, шестнадцатилетняя, с золотистыми волосами, весьма ловко и мило приглаженными на небольшой головке. Хорошенький овал лица ее круглился, как свеженькое яичко, и, подобно ему, белел какою-то прозрачною белизною, когда, свежее, только что снесенное, оно держится против света в смуглых руках испытующей его ключницы и пропускает сквозь себя лучи сияющего солнца; ее тоненькие ушки также сквозили, рдея проникавшим их теплым светом…»
Ушки! Гоголь тоже понимал, как прелестны чуть оттопыренные, розовеющие на свету девичьи ушки!
Гоголь понимал. Она – нет. Сразу после окончания школы она сделала операцию: пришила уши к голове. Они больше не оттопыривались. Ей нравилось. Она даже не догадывалась, что она себя испортила. Она больше не была Прекрасной. Она стала просто… Просто красивой.
Тогда он был еще слишком юным, и, хотя страдал до боли, в нем еще не закипел тот праведный гнев, который в конце концов привел его к идее наказания за надругательство над Божьим замыслом.
Удаление комков Биша. Нежно круглящийся овал лица лишают природных линий, благодаря которым он напоминает чашечку цветка, заостряют черты, превращают живую женщину в иллюстрацию в манге.
Нос. Разве женщины не понимают, что одинаковые, узенькие, пряменькие, будто штампованные, носы их уродуют? Разве они не видят, что гордая горбинка или забавно вздернутый «уточкой» нос делают их лица неповторимыми, особенными? Когда все остальные черты безупречны, а нос – оригинален, неповторим, самобытен, в этом-то и есть красота, в этом-то и есть очарование…
«У меня нос – картошкой, я хочу его изменить!» – говорит прелестнейшая девушка, похожая на Аленушку из русской сказки. У нее и должен быть такой нос. Нет, не картошкой. Кругленький и мягенький – на точеном лице. Именно этот мягкий носик, в комплекте с чуть вздернутой верхней губкой и ямочками на щеках, делает ее нежной, милой, сказочной. Но она сделает себе штампованный узкий нос, похожий на пластмассовую деталь, совершенно чуждо выглядящую на лице. И она будет довольна. Глупая, глупая тварь, которой Бог зачем-то подарил красоту…
А глаза! Зачем, зачем прекрасные азиатки меняют разрез глаз, уничтожают тайну, воспетую на стольких древних китайских свитках, распахивают веки – и из глаз исчезает тень и тьма, и глаза становятся пустыми и бессмысленными.
И не только азиатки. Европейские девушки – тоже. Кошачий разрез глаз… Подтянуть верхнее веко… Зачем?
А подбородки… Что только они не делают с подбородком! Одни заявляют, что подбородок тяжелый. Другие – что слишком маленький. Результат один: лицо приводится к некоему искусственному стандарту, красота уничтожается безвозвратно.
