Всякий раз после этих снов Сандугаш просыпалась, хрипя, крича, рыдая. Жадно пила воду. И – ничего, ничего не могла сделать.
Она могла бы пуститься по следу этих убийц во сне. Птичкой-соловьем лететь за ними и найти их логово. Узнать, где живет каждый из них.
Но что – потом?
Натравить на них Лолу? Сделать из нее наемного убийцу? Нет, это было невозможно, она была слишком добра и чиста.
Натравить на них рысь?!
Сандугаш однажды поговорила с Рабсаловым о своих снах. И о том, что могла бы выследить убийц. А потом – нельзя ли с ними как-то расправиться? В ином мире? Чтобы здесь они просто умерли?
Рабсалов отказал.
– Не хочу на себя это брать.
И все. Никаких объяснений.
Если бы она умела подсаживать червей или напускать демонов!
Но она умела только защищать…
5.
Мэдэг тоже пришла к Сандугаш во сне.
Снилась Сандугаш ночь, холодная летняя ночь на берегу Байкала. И плеснули волны, и выплыл тюлень, поднялся из воды и обернулся юной девушкой с длинными мокрыми волосами, с ног до готовы увешанной золотыми украшениями.
– Ты его откупила. Можешь возвращаться. Отдам его душу, – сказал Мэдэг. – И делай с ней, что захочешь…
Теперь Сандугаш был нужен шаман. Особый шаман. Тот, кто научит ее, как отделить ненависть – от человеческой сущности, как соединить сущность – с душой, как дать свободу всем трем составляющим: сущности, ненависти и душе…
Кроме как у отца спросить было не у кого. Но телефону такой разговор не доверишь.
Надолго уехать она не могла. Уехала на три дня. Тяжелая долгая дорога, а потом снова назад…
Отец выслушал ее. И кивнул:
– Знаю, к кому тебя отвезти. И время пришло. Но тебе придется позвонить в Москву и сказать всем, с кем ты работаешь, что ты задержишься. И я не знаю, на сколько.
Жугдер Лодоевич Рабсалов был очень недоволен тем, что Сандугаш исчезает неизвестно на какое время, и непонятно, куда перенаправлять ее пациентов. Но услышав, что отец решился везти ее к самому… Всякое недовольство прекратилось. Он пожелал Сандугаш быть разумной и покорной. И выжить.
– Кто он? Тот, к кому ты меня везешь? – спросила Сандугаш у отца.
– Анда Барс.
Сандугаш сжалась. Величайший из зверей – сибирский тигр. Но среди тигров тоже есть величайший, гигантский. Такие в XX веке уже и не водились на земле. Родственник огромных саблезубых кошек. Сильнейший из шаманских духов, обитавших возле Байгал-моря, он раз в поколение входил в самого сильного из шаманов, убивая при этом его собственного духа. Убийство духа иногда убивало и самого шамана, иногда – сводило его с ума, но если шаман оказывался способен пережить смерть связанного с ним духа и принять в себя Анда Барса, он становился могущественнее всех.
Сандугаш ехала рядом с отцом в его внедорожнике и пыталась себе представить, какой он будет, Анда Барс. Огромный и могучий мужчина с пронзительным взглядом, а глаза – желтые, кошачьи, с узким зрачком? Или наоборот – худенький старичок, как в сказках?
Им пришлось шесть дней ждать в гостевом доме, прежде чем Анда Барс их принял.
Анда Барс оказался толстяком, похожим на Будай Хотэя, только на улыбки он был не щедр.
– Когда Сультим принес твою душу, как огонек на ладони, я хотел сразу окунуть ее в Байгал-море и утопить, как больного котенка. Я не хотел всматриваться и видел лишь на два шага вперед. Видел, что ты родишься вновь – но дурочкой, не способной примириться с пережитым в прошлой жизни. И вновь родишься – слабой шаманкой… Не видел пользы. Не видел, что сделав третий шаг, ты станешь сильной. А ведь иначе Сультим не обратил бы на тебя внимание с самого начала.
Сандугаш молчала, кротко глядя на пол перед своими коленями. Они оба опустились на колени перед Анда Барсом: и она, и отец.
– Ты хочешь расплести узел, который даже разрубить трудно. Что же, ты заслужила эту возможность. Отдай Байгалу кровь своего сердца – и то, что ты ищешь, поднимется на поверхность.
– Мне надо вонзить нож себе в сердце? Убить себя? – спокойно спросила Сандугаш.
– Нет. Только сделать надрез там, где сердце бьется в грудную клетку, как птица, которая хочет вырваться и улететь. А чтобы впредь не задавать глупых вопросов, слушай духов. Слушай внимательно. Не так просто даны тебе эфирные уши и такой уникальный слух ко всему в этом мире и в ином. Слушай духов – и они подскажут.
После возвращения в Выдрино, Сандугаш собрала рюкзачок, взяла два ножа – бронзовый и каменный – и ушла в лес. Семь дней просто жила там. Не в юрте, а под открытым небом. Прижималась к земле и всем существом пила ее силу. Смотрела в небо – и раскрывала ему душу. Слушала, слушала, слушала… Духи говорили с ней – и она забывала о своем теле, она забывала есть и пить, и приходила в себя с пересохшим от жажды ртом, с больной головой, и почти ползла к ближайшей лужице, и пила, не думая о составе воды, как не думает о ней зверь, мучимый жаждой: она думала только о том, как эта вода наполняет жизнью ее тело.
На восьмую ночь Сандугаш подошла к Байгалу. Разделась донага, оставив на себе лишь поясной ремень с ножнами для ножей. И главное, что принесла она в рюкзаке: бутылку из очень плотного темного стекла, с притирающейся, накрепко закрывающейся крышкой. Она вошла в воду, не чувствуя ее ледяного холода, зажала бутылку между колен, взялась двумя руками за рукоять каменного ножа – и прочертила глубокий порез под левой грудью. Она стояла, согнувшись, чтобы струя крови сбегала не по телу, а прямо стекала в воду. Она ждала, пока из темной воды не вынырнула Мэдэг – в человеческом своем облике. В кулаке у нее было что-то зажато. Мэдэг подставила кулак под кровь Сандугаш.
«Откупорь бутылку», – сказала она беззвучно, голос ее прозвучал в мозгу шаманки.
Сандугаш выпрямилась, кровь из раны потекла по коже, и шаманка поразилась тому, какая горячая у нее кровь – по сравнению с холодом тела, холодом воды. Она убрала нож и откупорила бутылку. Наполнила водой Байкала. И Мэдэг что-то бросила туда. Сандугаш представляла себе душу ярким светлячком… Но за темным стеклом бутылки ничего не светилось.
«Омойся в Байгал-море, рана быстрее заживет».
Сандугаш погрузилась по горло, стискивая бутылку, чтобы не упустить. Но когда вышла, все равно пришлось останавливать кровь, накладывать повязку, так глубоко она себя порезала.
Когда она оделась и взяла потяжелевшую от воды бутылку в руки, ей вдруг показалось, что она держит спящего младенца и не хочет до срока нарушить его сон… В бутылке было живое. Это Сандугаш чувствовала совершенно ясно.
Она шла через ночной лес и думала о возвращении в Москву. В самолет ее с водой не пустят. Значит, придется ехать на поезде. Долго… Но главное – довести свое сокровище.
6.
Самые страшные сны у Сандугаш были про Тимофея.
