Украшения она отдала маме.
Духи она отдала бабушке.
Из одежды отобрала лишь самое необходимое и самое простое. Все равно получилось на два чемодана. Пуховик, в котором она жила с отцом в лесу, восстановлению не подлежал, так что пришлось взять шубу: короткую, шиншилловую. Ей придется снова ездить на общественном транспорте. Длинная и светлая норка этого не вынесет. Хотя нежная шиншилла тоже долго не вынесет… Но ее функция будет – согревать. И все.
Норковую шубу, все вечерние наряды, все туфли на каблуках, все маленькие модные сумочки, всю косметику она собрала – получилось три чемодана и еще большая спортивная сумка. Больше половины из привезенного. Позвонила соседу, дяде Сереже, имевшему УАЗик и подрабатывавшему извозом. И отправилась с чемоданами в гости к Ритуле.
Рита, лучшая подруга со школьных лет, мечтавшая стать психологом, но дважды провалившаяся в университет и ставшая портнихой, лучшей в Выдрино портнихой, благо талант у нее был с детства, просто для себя она мечтала о другом будущем… Именно Рита нашла объявление о конкурсе красоты «Мисс Россия», о призе в миллион рублей. Именно она уговорила Сандугаш участвовать. И отдала все свои сбережения, чтобы Сандугаш могла поехать, ведь отец отказался дать ей на это деньги. Рита и бабушка были спонсорами поездки Сандугаш.
Сандугаш не навестила Риту тогда, когда приезжала в Выдрино после конкурса. Просто не могла, так плохо ей было после разрыва с Костей. Просто оставила бабушке купленный для Риты подарок и деньги в конверте, ту сумму, которую Рита ей дала, и просила передать.
Надо было позвонить, поговорить, объяснить… Но сначала у Сандугаш не было денег на звонки в Выдрино, потом – не было времени, а потом все как-то завертелось и… И стало все труднее объяснить по телефону, что с ней происходит.
А теперь можно. Теперь все можно.
Дядя Сережа помог Сандугаш дотащить до двери квартиры Риты чемоданы и сумку. И ушел прежде, чем Сандугаш позвонила.
Рита открыла. Сандугаш очень боялась, что Рита за прошедшее время как-то страшно переменится, как это бывает в кино, и окажется толстая, со свалявшимися пережженными химией волосами, полупьяная и обозленная, почему-то в кино всегда так бывает с подругой главной героини, которую бросили… А Сандугаш ее, получается, бросила.
Но ничего подобного не случилось, это была та же Рита, яркая и веселая, в элегантном домашнем кимоно, которое она явно сшила сама.
И хотя Сандугаш готова была к обиде, даже скандалу, готова была просить прощения, – ей не пришлось. Взглянув на ее лицо, Рита всплеснула руками:
– Божечки!!!! – и зарыдала, широко раскрывая рот, как ребенок, не думая, как она выглядит, когда плачет.
Сандугаш обняла ее и тоже зарыдала. Впервые с тех пор…
Так они и ревели, стоя в дверях.
Потом дружно втащили чемоданы и сумку. И пошли на кухню. Пить чай и говорить.
– Ты ко мне переезжаешь, да? – спросила Рита, вытряхивая из чайника старую заварку.
– С чего бы взяла? – удивилась Сандугаш.
– Так – а чего с вещами?
– Ой. Это тебе.
– Ты спятила? За миллионера вышла?
– Нет. Ты же знаешь. Карьера кончена, а миллионер оставил мне на память вот это, – Сандугаш провела пальцами по своим шрамам. – Ну, и кое-какие шмотки. И я не хочу, чтобы эти шмотки были у меня. Но просто вынести их во двор и сжечь – глупо, расточительно и подло по отношению к тем, у кого таких платьев никогда не будет. Да и к тем, кто сочинял и шил эти платья. Поэтому я принесла все тебе. Сама решай, что сделаешь. Перешьешь, себе оставишь, продашь. Ничего не хочу знать. Хоть раздай нуждающимся старшеклассницам.
– Да вот еще… Никому ничего нельзя задаром давать. Только близким. А остальные возьмут, спасибо не скажут и будут еще ждать. И будут считать, что ты им должна, – судя по тону, Рита поняла это на горьком опыте.
– Шила кому-то бесплатно?
– Ушивала одной тут… Многодетной… Двоим… «Онижематери». Сначала – в подарок, чтобы выручить. Потом – в долг. А потом такой хай устроили, что я долг хочу получить. Хотя одной я из своей ткани шила. Но – «онажемать»! Так что никогда больше. Твоим шмоткам найду применение.
– Посмотреть хочешь?
– Очень. Но сначала на тебя.
– А чего смотреть…
– Соскучилась. По глазам твоим. По голосу. Врать, что все не страшно, не буду. Страшно. Убить бы его. Но я ж не заработаю столько, чтобы заплатить. И не найду в Москве… Хотя… Может, тут нанять и оплатить дорогу до Москвы? Но тут – только если каких… непрофессионалов. Поймают. А сидеть еще за то, что было бы справедливой местью…
– Не надо никого нанимать.
– Ты наняла уже?
– Нет.
– Любишь его?
– Нет. Просто я… Я иначе ему отомщу. Ты не слышала, что мы с отцом в лес уходили?
– Слышала. Значит, ты теперь шаман?
– Да.
– Хорошо. Тогда я спокойна. Отомстишь. Отсуши ему яйца нафиг. Для мужиков это страшная месть. И еще – чтобы разорился.
– Я подумаю, – улыбнулась Сандугаш.
– А на пластику деньги есть?
– Отец даст. Я все сделаю, просто… Когда готова буду.
– Я бы как можно быстрее постаралась избавиться от этого всего…
– Рит, я не… Понимаешь… Я не могу лечь в больницу и лежать. Пока не могу, – солгала Сандугаш.
Рита сочувственно кивнула.
– Ну, расскажи уже все. Про конкурс. Как моделью была. И как это – с миллионером… Ну, того…
И Сандугаш рассказала. Все, практически без утайки. Только умолчала про свои сны. И про то, для чего на самом деле нужен был Федор. И про подвал его рассказывать не стала. И про то, как горели ягодицы после порки. Это все было бы для Риты лишним знанием.
А потом они потрошили чемоданы. И Рита визжала от восторга. И едва не плакала, обнаружив, что туфли Сандугаш ей велики на полтора размера. И пыталась вернуть Сандугаш шубу. А потом рассказывала подробно, как она эту шубу расставит, чтобы носить. И как перешьет самые понравившиеся платья. А остальные продаст. И туфли тоже. Придется поехать в Иркутск, тут-то нет ни комиссионок, ни покупателей, но это ничего. Зато на вырученные деньги она сможет наконец купить самую крутую швейную машинку «Janome» и оверлок. И начнется для нее совсем другая, счастливая жизнь.
До позднего вечера они сидели и мечтали.
– А погадать ты мне не можешь? – спросила Рита.
– Нет, к сожалению, не умею, – улыбнулась Сандугаш.
Глава 10
1774 год
Женщин закрыли в подполе. Больше спрятать было негде. Капитанская жена Фаина Лукинична Щербакова с сыном Федей. Мария Григорьевна Краузе, жена поручика, и ее пятнадцатилетняя дочка Маша. Елизавета Андреевна, совсем юная офицера Юркова: она была очень красива, она дрожала и плакала, и Маша тоже плакала, только Фленушка с Марией Григорьевной крепились, видимо, материнство придавало им силы. Из крепостных спустились только двое: Федина кормилица Малаша, его обожавшая, со своей дочкой Катюшей. И Фленушкина нянька Авдотья.
