– Это вся твоя еда на пять дней. Завтрак, обед и ужин, – сказал отец, протягивая ей дымящуюся кружку. – Это изменит твое тело. Подготовит к изменению сознания. А для изменения сознания нужно будет другое… Настой. Я с собой принес.
Сандугаш покорно выпила горячее, горькое, жирное, с медовым привкусом. Она привыкла голодать в Москве. Этот напиток был сытнее ее обычного ужина.
Но стоило сделать последний глоток – ее неудержимо потянуло в сон. Она буквально упала на лавку, зарылась в мех, и сознание ее уже ускользало, когда отец поднес к ее губам край фляги и заставил выпить – горького, невыносимо горького, терпкого… Но ей так хотелось спать, что было все равно.
Она заснула с этой горечью во рту. И когда проснулась утром – на губах была еще горечь. Однако Сандугаш готова была благословлять эту горечь и спать всю оставшуюся жизнь не иначе как после волшебного отцовского зелья! Она давно не спала так крепко и освежающе. Она не видела никаких кошмаров, никаких жертв и убийц, не видела Белоглазого, не видела даже обычных бытовых снов, нет: сон ее был прекрасен и многоцветен, как детская книга с восточными сказками.
Она видела себя – но другую себя. Она снова была Алтан.
Она видела его… Не Белоглазого. А Сергея. Молодого русского жандарма, приехавшего нести службу в чужой и чуждый край. Освобожденного от одержимости. Такого, каким он мог бы быть, если бы и вовсе никогда не был одержим. Влюбленного в шаманку.
Сандугаш видела, как Алтан принимает крещение. И видела крестного отца своего, Семена, верного слугу Сергея, самого доверенного его человека. И видела крестную мать свою, сухопарую веселую матушку, супругу священника, который ее крестил. И она чувствовала, что соединение с Белым Богом белых людей вовсе не лишает ее связи с ее духом, без которого невозможна жизнь шамана, с ее Соловьем, но словно обрезает все нити, которые тянулись от нее к земле, к растениям, к Байгалу. Но она готова была на это, потому что любила Сергея, а долг свой перед своими людьми исполнила, выучив и инициировав для них нового шамана: Золто был молод, но он был сильнее ее, он справится. А она отныне собиралась жить со своим русским мужем. Она знала уже много русских слов. И они уже познали сладость плотской любви, потому что свадьбу на берегу Байгал-моря по обычаям своего народа Алтан справила с Сергеем прежде, чем согласилась уйти в его дом, принять крещение и венчаться с ним по обычаю его народа. Обнаженные легли они на одеяло невесты, сшитое Алтан специально для их свадьбы, и Сергей взял ее, и она приняла его, и тела их соединились так, будто были разделенным целым, и души их тянулись друг к другу через преграду, возведенную разным происхождением, разным воспитанием, разными культурами… Но любовь сильнее всего, а Алтан любила Сергея, и Сергей любил Алтан, и волны их любви размоют все преграды, и они выстроят дом для своих душ, и для того, кого Алтан уже носила во чреве. Она знала, что это – мальчик…
Дивный сон. Сладкий сон.
Сандугаш знала: это – несбывшееся.
В прошлой своей жизни она была шаманкой Алтан. И ее пожелал молодой жандармский офицер, которого она называла Белоглазым, потому что в теле русского мужчины сидел страшный дух волка с белыми глазами и этот дух заставлял Сергея убивать, и чем сильнее разгоралась у Сергея страсть к Алтан – тем более жестоко он убивал тех, кого ему удавалось поймать в безлюдных местах на берегах Байгала… И чтобы утолить жажду крови Белоглазого, чтобы успокоить его, чтобы обмануть и спасти от него Сергея, чтобы спасти всех тех, кого готов был убить Белоглазый для утоления своей жажды, Алтан принесла себя в жертву. Она позвала Белоглазого и легла на одеяло невесты, зная, что оно станет ложем не любви, а пыток. И Белоглазый терзал ее тело, пока она не умерла. Белоглазый утолил свою жажду и, когда он был сыт – он отпустил Сергея. И душа Алтан увела душу Сергея в очищающие воды Байгал-моря…
Это было освобождение, но посмертное.
И не было свадьбы, и не было счастья, и не было ребенка.
А между тем, во сне Сандугаш так любила Сергея, как не любила никогда и никого в реальной жизни. Сильнее, чем Костю. Она вообще не знала, что можно так любить… И это была иная любовь, нежели к духу Соловья.
Дух своего животного-покровителя шаман или шаманка зачастую любит, как супруга. Но это любовь – как к себе самому, как к своей силе.
Сергея во сне Сандугаш любила, как другого человека, но сильнее, чем саму себя.
К чему ей был дан этот сон? Чему он должен был научить ее? Что есть разные пути? Так она это знает…
Сон не давал объяснения, куда делся Белоглазый из тела Сергея.
Возможно, сон просто должен был порадовать ее душу и подготовить к тому, что должно произойти в лесу.
Сандугаш вышла из юрты, вдохнула холодный и острый лесной аромат, и вдруг почувствовала, как трепещет в ее горле соловьиная трель. И не сдержалась: защебетала, запела соловьем!
Она пела и чувствовала, как прорастают ее ноги – в землю, как появляются невидимые корни, которые тянутся к корням деревьев и трав. Как льется в ее макушку поток рассветного малинового света, и тело заполняется этим малиновым, рассветным, и тело начинает светиться.
Она пела и обретала иное зрение, раскрывавшее перед ней лес – другим… Он был полон нездешних ярких цветов. Птицы с человечьими головами сидели на ветках и подпевали ей. Из чащи вышел олень, белоснежный, тонконогий, с такой огромной короной из рогов, что казалось – он не может нести эту тяжесть, это невозможно! Но белый олень в их краях – это само по себе невозможно… Он подошел к Сандугаш, ткнулся ей в ладонь, и она поняла: надо накормить его. Но у нее ничего не было… Ничего, кроме собственной плоти и крови.
Откуда-то в руке ее оказался нож, старый, каменный, но очень острый. Она решительно засучила рукав и срезала с руки полоску кожи с мясом. Обожгло болью, потекла кровь. Олень деликатно слизнул эту полосу кожи, а птицы с человеческими лицами заметались, подхватывая капли крови.
И рога оленя расцвели красными, как кровь, цветами.
И только Сандугаш подумала, что отец напоил ее каким-то наркотиком, потому что – как бы прекрасно не было все происходящее, это не может быть реально, не может! – как рядом с ней появился ее Соловей. Она узнала его, несмотря на наполовину человеческое обличье. Высокий и тонкий, перья вместо волос, одеяние из перьев, но не крылья – руки, и он взял ее за раненую руку и повел в лес.
Соловей привел Сандугаш к старому камню, похожему на стол – на жертвенник? – наверное, это и был жертвенник. Она подумала: надо раздеться. Но Соловей удержал ее руки, дернувшие застежку куртки. Погладил ее по лицу, по лбу, Сандугаш закрыла глаза… А когда она из открыла – перед ней стоял отец. Но он тоже изменился. Дух кабана вошел в него. Его кожа была грубой, его волосы топорщились щетиной, нижняя челюстью выдвинулась, изо рта торчали клыки.
– Папа, что со мной? Это реальность? Или это все мне кажется?
– Ты видишь это другим зрением. Это не реальность. Но это не твое воображение. Это существует. Но не для всех. Это – иное… Это – то, как видят мир шаманы. То, как чувствуют мир шаманы. А сейчас ты должна научиться слышать так, как слышат мир шаманы. Это самое трудное. Потому что глаза ты можешь закрыть. А вот слух – слух твой отныне будет чувствителен ко всем звукам мира, и пройдет время, прежде чем ты сможешь отделять важное от неважного, прежде чем ты сможешь заслониться от лишнего. Но твои эфирные уши должны сегодня раскрыться. Ложись на камень, Сандугаш. Он – сама тишина. Он – сама сила. Столько поколений шаманов лежали на нем. Ложись и слушай… Слушай тишину, пока она не заговорит с тобой.
