3.
В ночь накануне того, как Сандугаш с отцом ушли в лес, ей снова приснилось убийство. Только глазами убийцы. И жертва была ей знакома. Они сталкивались на кастингах. Иногда – на показах. Иногда они сидели в соседних креслах, когда им наносили грим.
Лиля Семцева, тоже экзотическая модель, на четверть – казашка, их с Сандугаш часто брали на один показ, оттенить многочисленных славянок. У Лили была изумительная коса длиной до колен, волосы жесткие и блестящие, как конский хвост. Худая, как и все модели, но мускулистая, ловкая, она напоминала жеребенка, и даже удлиненное скуластое лицо ее было какое-то… Лошадиное, если можно сказать это в хорошем смысле. Но лошади ведь очень красивые животные. У Лили были огромные глаза, чеканный профиль и всем-то она была хороша, но она ненавидела свой подбородок: слишком длинный, по ее мнению. Хотя Сандугаш казалось, что именно в этом длинном подбородке, придающем ее узкому лицу сходство с головой породистой ахалтекинской лошади, и заключается ее уникальная привлекательность.
Или… Или это казалось не Сандугаш, а тому, кто присутствовал сейчас в ее сне?
Лиля сделала пластическую операцию. Очень удачную. Подбородок стал несколько короче и изящнее, и теперь ее лицо было не просто экзотическим, но ослепительно-прекрасным. Лиля сделала операцию еще пол года назад, и все ей завидовали: у нее тут же прибавилось работы, спрос на красивое лицо выше, чем на оригинальное!
Но тот, кто присутствовал сейчас во сне Сандугаш, считал, что Лиля изуродовала себя. Он считал, что Лиля оскорбила самого Бога, швырнув ему в лицо его дар: ту красоту, которой Бог решил ее одарить. И он хотел наказать ее за это… Преступление, да, он так и думал: преступление. Лиля совершила преступление, а он накажет ее и совершит благое дело.
Он долго ждал, он так долго ждал подходящей возможности, и вот – она подвернулась. Телешоу, во время которого самые выдающиеся парикмахерские стилисты создают фантастические прически. Разумеется, Лилю с ее косой пригласили. И он тоже должен был работать на этом шоу, подготовить лица моделей. Просто совпадение, которого он ждал, но главное в этом совпадении – то, что Лиля заболела. Она приехала уже совершенно больная, с температурой, с головной болью, со слезящимися глазами, еле держась на ногах, и она едва не рыдала от обиды и злости: для нее было важно это шоу! И надо было сделать что-то прежде, чем все заметят, что она больна, а у нее даже не было возможности заскочить в аптеку… И он предложил ей сбегать за лекарством.
– Только ты пока постой в курилке.
Курилка была неофициальная, на темной лестничной площадке, неподалеку от одного из аварийных выходов из здания. Лиля не курила, но пошла поболтать с теми, кто курил.
А он, возбужденный, в предвкушении, бежал в аптеку, покупал быстродействующие таблетки, которые должны были на время снять проявления простуды, и капли для носа, и капли для глаз, заботливый друг, такой заботливый друг, и когда он появился на лестнице – как же обрадовалась Лиля при виде его! Он пошел наверх, она пошла за ним. Он нашел первую попавшуюся пустую и темную операторскую:
– Подожди тут.
Сбегал к кулеру за горячей водой. Напоил ее лекарствами. Сидел с ней, пока ей не полегчало. Наконец, она с удовольствием посмотрела на себя в зеркало и отметила, что из всех признаков осталась только бледность, которую легко исправить макияжем, и улыбнулась ему, и сказала: «Ну, что, пошли? А то спешить придется, а я хочу, чтобы ты сделал это медленно…» – пошутила, дурочка, она хотела, чтобы он старательно и неспешно ее гримировал… И тогда он словно бы дружески обхватил ее за плечи…
…И Сандугаш поняла, что сейчас случится, и из глубины своего сна, из глубины сознания этого чудовища, извращенца, убийцы, пыталась закричать, предупредить Лилю: «Беги, спасайся, нет, пожалуйста, нееееее…»
Крик застрял в ее горле. Она спала и не могла кричать.
А его рука скользнула на шею Лили, – захват – рывок – короткий хруст… И вот он опускает на пол обмякшее тело с полуоткрытыми глазами и полуоткрытым ртом.
Ему очень хотелось ударить ее ботинком по подбородку. По ее новому поддельному подбородку. Но он удержался. Это было бы странным следом, который мог привести… И потом, на подошве – свой рисунок, он отпечатается, и вся эта грязь, которая может остаться на коже… Конечно, московские полицейские – не Скотланд-Ярд. Но вдруг?
Бог бережет его. Но он тоже должен быть осторожным.
…Сандугаш проснулась, хрипя, потянулась за привычным стаканом воды, не нашла его, заплакала…
Лиля. Они не дружили. Модели обычно не дружат. Но как же так… Как же так? Она была такая юная… И за что?
Она вспомнила вдруг сплетни об исчезнувших или странным образом убитых моделях. Правда, всегда подозреваемым был любовник, которому модель якобы наставила рога. Но вдруг… Вдруг все эти случаи – он? Тот, кто ей снился?
Тот, кого она знала.
Она его знала.
Знала даже этот свитер с сине-голубым перуанским узором на рукавах.
И руки с аккуратным маникюром.
И его голос.
Тимофей.
Лучший из гримеров. Отличный парень.
Маньяк, убивающий моделей за то, что они исказили задуманный Господом образ.
Как же ей нужен был сейчас Федор и его возможности! Он бы так легко остановил Тимофея…
Но Федор был для нее потерян. Федор исказил ее собственный образ. И завтра, нет – уже сегодня, они с отцом пойдут в лес, чтобы что-то изменить в ее жизни. Теперь, когда она больше не красавица Сандугаш, а просто Сандугаш… Новая Сандугаш. Другая.
4.
У отца в лесу оказался дом. Нет, конечно, не такой дом, как в поселке. А старинный бурятский дом: круглая юрта на четырех столбах «тэнги», с дырой в крыше, с очагом под дырой, деревянная, а не из шкур и войлока, но очень старая, так поросшая мхом, что ее не сразу и разглядишь, словно лес ее прятал…
Более-менее новым выглядел резной столб-коновязь, увенчанный конским черепом.
– Папа, а это зачем?
– Этот скакун служит многим поколениям шаманов. Когда есть он, живых коней не надо. Он пройдет там, где не пройдет живой. Кости его похоронены вот здесь, возле столба. Когда надо – можно его поднять. Только сила нужна.
Сандугаш не осмелилась спросить, шутит отец или всерьез разъезжает ночами на конском скелете.
В юрте пахло дымом и горькими травами. Вдоль стен стояли сундуки и лавки. Повсюду – войлочные, ярко расшитые одеяла. Они покрывали пол в несколько слоев. На лавках – звериные шкуры. Грубо выделанные, странно пахнущие.
– Ты здесь спать будешь, – отец ткнул в одну из лавок. – Но только эту ночь. А на следующую дальше в лес пойдем. Сегодня же я должен подготовиться.
Отец ловко разжег очаг и, когда в котле закипела вода, начал складывать туда какие-то корешки, сухие комочки, зерна и травы из многочисленных мешочков, заполнявших один из сундуков. Молчал, помешивал, добавлял. Не пробовал. Принюхивался. Достал горшочек с приклеенной воском крышкой. Пальцем выковырнул из него жир, бросил в варево. Запах стал омерзительным. Сандугаш сидела на своей лавке и смотрела молча, и с ужасом предвкушала, как ей придется все это пить. Но потом отец достал горшочек с медом и весь его опорожнил в варево. Горько-жирный запах приобрел летние сладкие ноты.
