Фильм закончился, в зале вспыхнул свет. Оли повернулся ко мне и улыбнулся во весь рот, и его очаровательные скулы проступили еще отчетливее. Я вытерла потные ладони об одежду, а потом еще раз.
– Крутой фильм, скажи? – спросил он, но в его голосе послышалось напряжение. Хотя, может, мне только так показалось?
– Ага. Такой прям… э-э-э… кровавый!
Его улыбка тут же погасла.
– Тебе не понравилось?
– Нет-нет, я в восторге! – солгала я. – Там такие реалистичные внутренности! Как они этого добились, интересно? С ума сойти!
Оли явно не слишком поверил моим словам:
– Ну да…
Мы поднялись, собрали свои вещи и пропустили вперед людей, сидевших посреди ряда. Только я задумалась, чего ждать дальше, как меня легонько похлопали по плечу. Это была мама Оли. Лицо у нее… пугающе позеленело.
– Привет, ребятки! Ну как, понравился фильм? – спросила она с покровительственно-восторженной интонацией, какая часто бывает у ведущих передач для малышей.
– Вообще, это немножечко не мое, – продолжила она, – но Оли у нас обожает этого режиссера, правда, Оли?
Оли кивнул, не сводя глаз с ковра.
– Так вот, Оли, мы тут с папой решили, что вовсе не прочь посидеть немного в кафе, если вы хотите побыть вдвоем.
Оли снова кивнул.
– Чудесно! – воскликнула мама и посмотрела на часы. – Тогда встретимся в фойе в половине пятого! Эвелин, мы можем подбросить тебя до дома, если хочешь!
– О… не стоит! Я не прочь прогуляться.
– Да какие уж прогулки в такой холод! Мы тебя подвезем.
Одна мысль о том, чтобы сесть к ним в машину после разговора, который я рассчитывала завести с Оли, была просто невыносима.
– Ну и что, что холод, – твердо ответила я, и мой голос прозвучал куда резче, чем обычно. – Я хочу пройтись. Спасибо за предложение.
Моя дерзость явно ее огорошила, но она промолчала. Расправив плечи, она направилась к мужу, но на полпути обернулась и напомнила:
– Не забудь, Оли, встречаемся в половине пятого. Мне еще ужин готовить.
– Хорошо, мам.
Мы стояли молча, а зал вокруг нас стремительно пустел. Когда стало понятно, что Оли первым не заговорит, я сама нарушила тишину.
– Ну что ж… – проговорила я, достала из кармана телефон и посмотрела на время. – До половины пятого еще сорок пять минут. Чем бы тебе хотелось заняться?
Оли пожал плечами:
– Ну не знаю. Может, кофе попьем?
– Та-а-а-ак. В том же кафе, что и твои родители? Или другое поищем?
Он залился краской, и мне тут же стало стыдно за свои слова, пускай мой вопрос и был закономерным.
– Да, пожалуй, найдем другое.
– Уверен? – уточнила я, и в моем голосе послышалась та же снисходительность, что и у его мамы.
– Да.
Когда мы вышли на парковку, уже сгустились сумерки. Впрочем, после двух часов в темном зале нам все равно показалось, что на улице очень светло. Быстро поняв, что инициативу придется брать в свои руки, я молча повела нас в маленькую кофейню за углом, где сама уже не раз бывала.
Дело, похоже, шло к закрытию: усталым официанткам явно не терпелось поскорее уйти домой. Я заказала два стакана латте и сама за ними сходила. Когда я поставила стаканчики к нам на столик, нога Оли тряслась как безумная.
– Спасибо, – сказал он, не сводя глаз со столешницы.
– Да пустяки, – ответила я.
В то мгновение я была так спокойна, так легко владела собой, что и сама изумилась. Может, существует такая штука, как «относительная тревожность»? И если твой собеседник нервничает больше, чем ты, то твое спокойствие усиливается? Как бы там ни было, я нутром чуяла, что у Оли сегодня непростой день, и очень надеялась, что он заметит мое сочувствие.
Он уставился на струйку пара, поднимавшуюся над его кофе. Я ждала, что он первым начнет разговор, но он молчал. Я отпила латте и продолжила ждать. Но Оли все молчал. Слышно было только, как он трясет ногой и как посетители шумно попивают кофе. Когда у нас осталось всего двадцать минут, у меня сдали нервы.
– Оли, что происходит? – мягко спросила я, накрыв его руку своей.
Сперва он вздрогнул и заметно напрягся, но потом расслабился. В тот миг я и думать забыла о бактериях, живущих у него на коже, что только подтвердило мою теорию относительной тревожности.
Я видела, как сильно его ранил мой вопрос. Он захлестнул Оли, точно огромная волна печали, нахлынувшая на одинокий утес. Руки у него задрожали, лицо исказилось. А когда он заговорил, в голосе отчетливо послышались слезы.
– Прости… – запинаясь, проговорил он. – Что так все получилось… с родителями… Надо было тебя предупредить, что они придут. Какой же я идиот…
В его голосе слышалось столько презрения, столько ненависти к себе, что у меня защемило сердце. Я, как никто, знала, каково это, когда ты вроде бы понимаешь, что сойти с ума по своей воле нельзя, но забываешь об этом. Изо дня в день. И начинаешь презирать себя за то, какой ты есть, будто ты заболел нарочно.
– Зачем они здесь? – спросила я все тем же умиротворяющим голосом.
Как ни странно, мне удалось возвыситься над ситуацией – в конце концов, она была чересчур сюрреалистичной, чтобы впадать в панику. События разворачивались так стремительно и непредсказуемо, что оставалось только плыть по течению.
– Я… Я…
– Мне ты можешь довериться, – продолжила я и вдруг поймала себя на том, что говорю совсем как Сара.
– Мне трудно… иногда… выбираться из дома… – признался он. Его голос дрожал, как и руки.
Ага, ясно. Агорафобия. Старое как мир душевное расстройство, которое напрочь лишает сил и вот уже не один век трактуется в корне неверно. Теперь-то все странности Оли наконец-то сложились в единый пазл. Судя по всему, на пути к выздоровлению он отставал от меня эдак на годик.
– Это, наверное, ужасно тяжело, – ответила я.
Обратите внимание, что я не сказала:
«Мне это так знакомо».
«Знаю, каково это».
«Представляю, о чем ты».
«Однажды я целых два месяца не выходила из дома!
Так что прекрасно тебя понимаю».
Не сказала я и других слов, которых от меня можно было бы ожидать. Слов, которые, возможно, стоило бы сказать. Которые, возможно, помогли бы Оли. Ведь в таком состоянии лучшее утешение – это общение с тем, кто тебя понимает. Понимает по-настоящему. Потому что бывал в том же аду, что и ты, и может подтвердить, что ты его вовсе не выдумал. Но я этих слов не сказала.
– Да, нелегко… – продолжил Оли, напрочь позабыв о кофе – впрочем, как и я. – Но мне уже лучше. Я… м-м-м… получаю помощь. Наверное, я еще не совсем… готов к свиданиям, что ли… Но когда я впервые увидел тебя на паре по киноведению, мне сразу же показалось, что ты не такая, как все… Мне нравилось, с каким жаром ты отвечаешь на вопросы… и… еще… как ты выглядишь…
