Идиоткой я не была. Кевин был недостаточно хорош для меня только до тех пор, пока я не забеременела. В этом случае он немедленно превратился бы в неплохого кандидата в мужья. В конце-то концов, никто не любил Пита, а он стал подлинным членом нашей семьи.
– Я имела в виду не это, – прошипела мама. – Что случилось? – спросила она меня по-прежнему мягко, тоном, свидетельствующим о том, что ей небезразличны мои проблемы.
Он проколол презервативы, которыми мы пользовались. Я залетела и сделала аборт. Могла ли я сказать им такое? Неожиданно мне захотелось выдать это. И как, интересно, они приладят такой вот кусочек информации к своему пониманию меня? Или эта новость разрушит их мир? Все, что надо было сделать, так произнести несколько слов. Я открыла рот:
– Ничего. Мы разошлись во мнениях по поводу колледжа. Но останемся друзьями, – промямлила я.
– Ну, мне жаль. Дай знать, если тебе нужно будет поговорить об этом, – сказала мама. Ее мысли были уже явно обращены к грязной посуде в раковине и к танцевальному реалити-шоу, которое она собиралась посмотреть по телевизору позже.
Папа, буркнув что-то неразборчивое, пошел в гостиную. Брат поднялся к себе, чтобы поиграть в видеоигры. Мама принялась очищать тарелки от еды. Я осталась за столом одна.
Я чувствовала себя виноватой. Почему? Я не могла понять, откуда взялось это чувство. Дело было не в том, что я наврала родителям, – я рассказала им все, что могла. Чувство вины по отношению к ним было хорошо знакомо мне – лишь слабый укол, ничего больше. Нет, причину моего теперешнего состояния я не могла определить. Я задвинула чувство вины куда подальше и сосредоточилась на своем приподнятом настроении. Родители не заподозрили, что что-то изменилось. Ничего не могло быть лучше. Все шло отлично. Именно так, как я того хотела.
Чувство вины вернулось ко мне. И пригвоздило к стулу.
– Ронни? – окликнула меня мама.
– Да?
– Если тебе нечем больше заняться, кроме как сидеть здесь, то могла бы помочь убраться. – Я пробормотала что-то вроде того, что мне надо заниматься, и поспешила в комнату.
Там я легла на кровать и стала смотреть на протечку в потолке, воображая, будто это Млечный Путь, и груз вины придавил меня к матрасу.
* * *
– Эй! Вот она, наша холостячка! – Ко мне подбежала Эмили, а за нею Кейли и Джозелин. Я сунула потрепанные учебники в шкафчик и захлопнула дверцу. Прошлой ночью я спала всего несколько минут, слишком обеспокоенная предстоящим мне сегодня. Скрыть все от родителей – это одно: они видели лишь то, что хотели видеть. И теперь, после краткого ночного отдыха, я была благодарна им за это. Но мои подруги знали меня. Утаить от них правду было куда труднее.
– Привет. – Девушки окружили меня, и я погрузилась в бездну их сочувствия. Они затараторили на разные лады:
– О боже ты мой. Бедняжка! Нам нужны подробности! В сообщениях всего не расскажешь. Кевин плакал? А ты плакала? А прощальный секс у вас был? И что ты теперь собираешься делать?
– Э… Думаю, надо закончить школу.
Девушки непонимающе воззрились на меня.
– Но… все знают, что вы расстались, – сказала Кейли. – Об этом судачит вся школа.
Теперь была моя очередь тупо вытаращиться на них.
– И что говорят? – Я старалась вести себя как можно спокойнее.
– Только то, о чем ты нам рассказала. Учеба в разных колледжах стала бы для вас проблемой, и потому вы порвали друг с другом заранее, не стали тянуть до осени. И я слышала, Кевин сегодня опоздал. И выглядел ужасно печальным. – Скорее уж, ужасно усталым, подумала я. Но, по крайней мере, он придерживался моей истории. Я гадала, удалось ли Бейли вернуть ему фургон.
– Об этом говорят все, – повторила Джозелин, на случай, если я чего не поняла. Я пожала плечами:
– О’кей. Спасибо, что поставили меня в известность. Может, пойдем в класс? – Девушки были разочарованы и пришли в замешательство. Неожиданно мне стало понятно, в чем тут дело. Я вела себя не так, как всегда. Разрыв с бойфрендом еще на прошлой неделе стал бы для меня событием огромным и опустошающим. Я увидела, как в глазах Эмили зарождается подозрение. Не зря же она отставала от меня всего на полбалла. Я быстро изобразила вымученную улыбку: – Извините. Не хочу об этом сейчас думать. Слишком много навалилось, понимаете? Мне нужны мои девочки.
Это представление обеспечило мне дружное «ах» и объятия. Я прошествовала в класс, окруженная любовью и поддержкой, в сопровождении верных подруг. И с трудом удержалась от того, чтобы не обернуться, заприметив, как мне показалось, мелькнувшие где-то на периферии моего зрения зеленые волосы.
После утреннего обращения директора объявили итоги года. Я стала лучшей ученицей выпуска. Получая поздравления от одноклассников, я ожидала, что почувствую нечто особенное. Но меня охватило лишь унылое удовлетворение.
После матана я впервые в тот день увидела Кевина. Он стоял в компании игроков в соккер, они приветствовали друг друга и смеялись. Я вспомнила, как мне нравилась его популярность. Его статус. То внимание, что он привлекал ко мне. И то, что он, имевший всё это, похоже, очень, очень сильно во мне нуждался. Я думала, это любовь. Теперь же я знала, что ошибалась. Он быстро кивнул мне и пробормотал: «Поздравляю». У меня получилось поблагодарить его. И такого нашего «общения» было достаточно для того, чтобы о нас продолжали сплетничать в течение еще двух уроков, по крайней мере, по версии Кейли.
Ко времени урока физики по углубленной программе мне потребовался перерыв. Я села в туалете на унитаз, пялилась на плиточный пол и подсчитывала в уме, сколько минут осталось до конца дня. Это было несправедливо. Я справилась. Покончила со всем, с чем надо было покончить. Вернулась к старой доброй Веронике Кларк. Я была хорошей ученицей, была в разумных пределах популярна, а теперь стала еще и чертовой лучшей выпускницей. Так почему от каждого поздравления или сочувственной улыбки мне хотелось кричать? Почему я по-прежнему чувствовала себя виноватой? И тут я заметила граффити на стене кабинки. Той самой кабинки. Где всё и началось.
Дверь в туалет открылась. Я прислушалась, мое сердце внезапно заколотилось. Раздался знакомый стук каблуков по линолеуму.
Бейли.
Я рванула из кабинки, дверь, стремительно распахнувшись, ударила о стену. Девушка у раковины подпрыгнула от неожиданности.
Не Бейли.
Просто какая-то девушка, смутно знакомая мне по урокам рисования. Я выбежала из туалета, вдогонку мне неслось: «Поздравляю!»
Пришло время ланча. Я прорвалась сквозь толчею учеников, выискивая взглядом девушек, с которыми обычно сидела. Приготовилась к тридцати минутам выражения сочувствия и пустопорожней болтовни об экзаменах. Разумеется, мы их не завалим. И почему я так волновалась по этому поводу? Неожиданно мне показалось абсурдным то, сколько энергии мы потратили на подготовку к ним. Даже если мы сделаем невероятное и получим четверки или даже – о ужас – четверки с минусом, мы закончим школу, наши колледжи примут нас, и жизнь пойдет своим чередом. Но я непрерывно твердила и бесконечно беспокоилась о них, потому что так полагалось Веронике Кларк.
