– Ага. Прикольно. Конечно, – ответила она, внезапно сконцентрировавшись на вытаскивании остатков конфет из зажигания.
– Я, пожалуй, пойду.
– Ага. О’кей.
– О’кей.
И я пошла. Взяла рюкзак. Выбралась из машины. Захлопнула дверцу. Этот звук отозвался во всем моем теле. Он прозвучал как точка в конце предложения. И теперь мне надо просто уйти? Ноги приросли к земле. Может, сначала уедет Бейли. И тогда я спокойно себе пойду. Но Бейли сидела в фургоне, держа руку на торчащем в зажигании ключе. И не поворачивала его. Я ждала. Она не двинулась с места.
Должно же это как-то закончиться. Не могу же я стоять здесь вечно. Это ничего не изменит. Я повернулась и пошла по тротуару в ожидании, что Бейли заведет машину. Она не делала этого. Я дошла до угла и свернула на свою улицу. Продолжала идти. Не оборачиваясь. И все прислушивалась – когда же раздастся шум двигателя.
Пели птицы. Где-то работал телевизор.
Я продолжала идти. Теперь был виден мой дом. Он был точно таким же, как и два дня тому назад – те же выцветшие качели во дворе, клочья сухой травы, американский флаг. Я войду в дверь, и всё закончится.
Но ведь всё действительно закончилось. Бейли не вылетит из-за угла, не распахнет дверцу, не завопит, чтобы я скорее садилась. Мы не отправимся на исходе дня в другое безумное приключение. Это бы всё разрушило. А мне не хотелось этого. Не хотелось. Пришло время войти в дом, поздороваться с родителями и вернуться к той жизни, ради которой я проделала две тысячи миль.
Я открыла калитку.
Пошла к крыльцу.
Я не слушала, шумит ли мотор.
Потому что она не приедет.
Потому что все кончилось.
Я открыла дверь и вошла в дом.
Мама готовила свой фирменный соус к спагетти. Его надо было целый день кипятить на медленном огне. До меня донеслись запахи чеснока и душицы. Мои любимые. Я закрыла за собой дверь.
– Ронни? Это ты?
– Ага. Я вернулась. – Я старалась говорить как обычно, лишь чуточку устало. Нормально. Моя попытка провалилась. Невозможно, чтобы она не уловила фальшь в моем голосе. Даже по такой короткой фразе она поймет: я что-то скрываю. Ведь она же, в конце концов, мама. А мамы такие чуткие.
– Иди распакуй вещи. И это вовсе не означает, что ты вывалишь их на пол и предоставишь мне рассовывать все по своим местам. Засунь грязное белье в стиральную машину, туалетные принадлежности отнеси в ванную, а чистые вещи положи обратно в шкаф. Ты меня поняла?
– Да. Поняла. – Я взбежала по лестнице в свою комнату, благодарная, но смущенная.
– Ронни!
О нет.
– Что?
– Прими душ. Вы, девочки, по возвращении всегда пахнете озером.
В ванной комнате я стащила с себя заляпанную фруктовым льдом одежду и бросила ее в кучу грязного белья на полу. Потом стянула гигантские сетчатые трусы вместе с большой прокладкой, что дали мне в клинике, и стала заворачивать их в туалетную бумагу, слой за слоем. Нужно было поглубже запрятать все это в мусорку.
В дверь постучали, и она начала открываться. Сверток выскользнул у меня из рук, пройдясь по кончикам пальцев. Какую-то долю секунды он находился в свободном полете. А затем я схватила его и спрятала за спину.
– Что? – твердым голосом спросила я.
– Дай мне твои вещи, – сказала мама. – Я хочу постирать их отдельно. По-прежнему пряча руку, я протянула ей одежду в приоткрытую дверь. От нее так воняло, что мама сморщила нос.
– Хм. И чем вы там только занимались? – сказала она, уходя.
Я засунула прокладку под мусор и добавила сверху еще туалетной бумаги, добившись того, что ее стало не видно.
Десять минут спустя я все еще стояла под струями воды. Я извела половину пузырька с гелем для душа, пытаясь смыть с кожи прошедший уик-энд. Вымыла волосы и сполоснула их с бальзамом дважды. И теперь была розовой, новенькой и свеженькой.
И пахла огурцами и дыней. Запах был знакомым, и я жадно втягивала его носом вместе с паром.
Вытеревшись, я надела выглаженную, чистую, хрустящую, слегка пахнущую стиральным порошком одежду. Мои любимые майка и шорты. Они показались мне карнавальным костюмом. Я уложила волосы – сушила их до тех пор, пока они не превратились в блестящие волнистые пряди. И с помощью щипцов сделала еще несколько завитков. Потом макияж. Я наложила на щеки больше, чем обычно, пудры, подвела глаза и брови. Румяна, блеск для губ цвета вишни. Я уставилась на себя в зеркало.
Выглядела я совершенно как обычно.
Вероника Кларк. Круглая отличница. По всей видимости, лучшая ученица выпуска.
Я смотрела и не узнавала себя.
В своей комнате я распаковала рюкзак, привела в порядок конспекты, в конце концов переделала все свои дела. Родители ждали меня. Нужно было спускаться.
Папа сидел на кухне на своем обычном стуле, потягивал пиво в ожидании, когда мама подаст на стол еду.
– Ронни! Готова дать всем жару на экзаменах?
– Ага, – кивнула я. Словно распухший язык не позволил мне добавить что-то еще. Я села напротив папы и приготовилась поведать о разного рода смешных случаях – неожиданном падении в озеро, о том, что переела леденцов, – и пересказать содержание всех просмотренных фильмов. Я ждала.
– Вот и хорошо, – буркнул он и взял в руки детектив, который читал. – Мы гордимся тобой, солнышко.
Вот и все. Этот обед ни чем не отличался от других обедов в нашем доме. Брат рассказал о бейсбольных играх, в которых принял участие на этой неделе. Мама подложила нам на тарелки еды. Папа вовремя хмыкал и поддакивал, делая вид, что участвует в разговоре. Они ни о чем больше меня не спрашивали. Им было неинтересно. Я считалась величиной постоянной. Хорошей дочерью. Усердной ученицей. Мне следовало бы быть благодарной им. А я рассердилась. Они меня не видели. В ином случае поняли бы, что что-то произошло. Но они замечали лишь отдельные частицы меня. Я была вопросом, ответ на который давно получен.
– Мы с Кевином расстались! – выпалила я, когда мама встала, чтобы убрать со стола тарелки. На ее лице тут же появилось выражение сочувствия и одновременно обеспокоенности.
– О, солнышко. Мне так жаль. Ты как?
– Прекрасно, – пожала я плечами, тут же пожалев о том, что рассказала им хоть что-то.
– Давно пора было, – заметил папа.
– Дейв! – попеняла ему мама.
– А что такое? Мне этот парень никогда не нравился. – Он посмотрел на холодильник. – А мороженое на десерт сегодня будет?
– Дейв, наша дочь только что порвала с бойфрендом, с которым была вместе три года; ты можешь проявить хоть каплю сострадания?
Папа вздохнул:
– Ладно. – Он повернулся ко мне: – Мне жаль, что ты рассталась с парнем, для которого была слишком хороша. Уверена, ты найдешь другого такого же, раз уж отправляешься в колледж.
