– Надеюсь, у тебя еще осталось место для десерта.
Я застонала, потирая живот.
– Эй, Мика, – протянула я, – у вас еще остался тот аппарат с караоке. – Я уже пару лет его не видела.
– Да, – ответила она осторожно. – А что?
– Потому что моя мама просто зажгла бы в караоке.
– Ты думаешь, я никогда не пела караоке? – спросила мама, сидевшая напротив меня. Я пожала плечами.
– Я ни разу этого не видела.
– Ты права. У меня шикарно получается. Мы можем устроить соревнование.
Я улыбнулась; Мика снова смерила меня удивленным взглядом, ничего не понимая. День благодарения мы обычно проводили по-другому: после ужина мы с Микой гуляли по району или пинали футбольный мячик по заднему двору, пока взрослые болтали, но новые традиции тоже могли оказаться неплохи.
Мика перевела взгляд на свою маму. Та улыбнулась и кивнула.
– Окей, – сказала Мика тогда, – установлю караоке после ужина.
Эндрю откусил небольшой кусочек кукурузного пудинга.
– Не идет? – спросила я.
– Нет, довольно интересно. – Он положил вилку. – Кстати, что выиграл?
– За что?
– За то, что никто не заметил моих прекрасных глаз.
– А что ты хочешь? – спросила я. В его глазах заиграл озорной огонек. Прежде, чем он успел озвучить свои мысли, я добавила: – Я буду должна тебе пять долларов. И раз ты уже задолжал мне пять долларов раньше, у нас ничья.
– Зануда.
– Еще какая. – Я улыбнулась и встала из-за стола.
* * *
Мама получала огромное удовольствие, во все горло распевая песни Кэрри Андервуд. Я пыталась не думать о том, что творится в мозгу у Джетта, который сидел в кресле в углу и выглядел мрачнее тучи. Но именно из-за этого были все мои проблемы: я слишком сильно переживала, что подумают другие люди. Нужно было больше заботиться о том, что думаю я сама. И мне нравилось видеть маму такой счастливой. У нее и правда был неплохой голос. Наверное, получше, чем у Глории с ее дочерью.
– Это ты должна была петь гимн в старшей школе! – проорала я, перекрикивая музыку.
– Я же говорю! – сказала она в микрофон. – Но некоторые скупердяи не хотят делиться! Jesus, take the wheel! – добавила она, продолжая подпевать.
Эндрю рассмеялся.
– Твоя мама уморительная.
– Это факт, – ответила я.
В кармане вдруг завибрировал телефон. Я удивилась: все, с кем я обычно общалась, были в этой комнате. Я вытащила мобильник и посмотрела на экран.
Папа.
Я встала и, выскользнув за стеклянную дверь, вышла на задний двор.
– Алло?
– Соф! – сказал папа. С момента того мучительного разговора мы обменялись всего парой сообщений, и я удивилась, какая ярость закипела во мне от одного только звука его голоса.
– Привет, – холодно сказала я.
– С Днем благодарения, детка. Вы все в доме у Мики?
– Да.
– Я скучаю по семейным праздникам с Уильямсами.
– Серьезно?
– Конечно.
Задний двор тянулся по обе стороны от дома; я прошла мимо нескольких гигантских горшков с цветами к качелям в алькове у забора и села.
– Ты еще тут? – спросил папа.
– Это все, по чему ты скучаешь? – Я знала, что докапываюсь, желая услышать, как он начнет оправдываться, чтобы самой не объяснять, чего я хочу. Все эти эмоции были мне в новинку. Разговоры с папой обычно были очень легкими, поверхностными. Раньше я этого не замечала.
– Я много по чему скучаю, – ответил он. – Но больше всего – по тебе и твоему брату.
Я кивнула, хотя понимала, что он не может меня увидеть.
– Но ты счастлив? – спросила я.
– Что происходит, Софи? Все хорошо?
– Да, знаешь, у нас все очень неплохо. Мне кажется, все эти годы я была не на той стороне.
– Я не понимаю, о чем ты.
– Выбирая между тобой и мамой.
– Нет никаких сторон, – сказал он. – Мы оба любим тебя.
– Это я понимаю. Но показываете вы это по-разному, и один сильно чаще другого.
– Дело все еще в деньгах?
– Нет, – честно ответила я. – Деньги тут ни при чем, пап. Дело в твоем вранье. Дело в том, что я все эти годы думала, что мама меня позорит, что она несправедлива со мной и эгоистична. Но она мать-одиночка, которая пытается вырастить нас. Конечно, она опаздывает. Конечно, ей нужна помощь с Ганнаром. Ей приходится все делать самой. А ты можешь просто позвонить разок и сказать пару приятных вещей.
– Откуда это все взялось, Софи? – спросил папа. – Дай мне поговорить с Лариссой.
– Это не от нее взялось, а от меня. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. – Я толкнулась на качелях и сделала глубокий вдох. – Я люблю тебя. Всегда буду. Ты мой папа. Но ты должен что-то изменить. Приезжай в гости или позови к себе Ганнара. Сделай хоть что-нибудь.
– Поверить не могу, – сказал папа – и повесил трубку. Это так удивило меня, что сначала я решила, что мне показалось. Но звонок был окончен. Я закрыла глаза на мгновение. Он был беглецом, напомнила я себе. Когда становилось трудно, он сдавался. Я подтянула колени к груди и положила на них подбородок.
В следующий момент я услышала, как за углом говорили двое людей. Они разговаривали, очевидно, понятия не имея, что я слышу каждое их слово. Голоса принадлежали Мике и Эндрю, и говорили они обо мне.
Глава 36
– Это я заморочила ей голову или ты? – спрашивала Мика. Она, должно быть, ударила рукой по листьям того растения в горшке, которое скрывало меня из виду: я услышала шлепок и увидела, как огромный куст затрясся.
– О чем ты говоришь? – спросил Эндрю. Он говорил тише, но я все еще слышала каждое слово.
– Это ты виноват с твоими разговорами про то, что ей не место в Нью-Йорке? Или я с моими обвинениями типа «ты ненавидишь наш город и местных жителей»?
– Я никогда не говорил, что ей не место в Нью-Йорке.
– Говорил.
Я потянулась вперед на качелях, задержав дыхание.
– Я мог сказать что-то о том, что там тяжело пробиться и что этот город сжирает людей живьем, но я говорил не о ней. Вообще-то я говорил о себе.
– Она подумала, что ты говорил о ней.
– У нее, наверное, и правда не получится слиться с толпой в Нью-Йорке, – проговорил Эндрю. – Но Нью-Йорк – такое место, где нужно выделяться. И она точно будет выделяться.
– Ты должен сказать это ей.
– Она думает, что я отговаривал ее от поездки в Нью-Йорк? Неудивительно, что она меня ненавидит.
