Он расхохотался.
– Может, я и не совсем тебя раскусил.
Какое-то время мы шагали молча. Потом я спросила:
– Видишь, какие тут звезды? Вот об этом я тогда говорила.
Он поднял голову.
– Звезды тут и правда потрясающие. – Его голос звучал так же мрачно, как и мой.
– Ты как? – спросила я. Он в кои-то веки дал отпор своему отцу, и я понимала, что для него это было непросто.
– Гуляя по лабиринту в одиночестве, невольно начинаешь себя анализировать, – ответил он.
– Соглашусь. Нужно всем устраивать такие сеансы раз в неделю. Лабиринтовая терапия.
– И как люди раньше до этого не додумались? – спросил он. Я издала слабый смешок.
– И что тебе тут удалось понять? – спросила я, помолчав.
– Это эксклюзив для клиентов лабиринта.
– Ты прав. Надеюсь, лабиринт умеет хранить секреты.
Потому что мне тоже не очень-то хотелось рассказывать кому бы то ни было о том, через что мне сегодня пришлось пройти в этом лабиринте. Я просто хотела выкинуть это из головы, оставить все переживания посреди кукурузного поля.
Эндрю встретился со мной взглядом, снова поддразнивая.
– Ну что, оставим тут еще парочку секретов?
Я пихнула его в плечо.
– Ты смешной.
Эндрю поднял руку и на ходу ударил какой-то лист.
– Вот в чем штука: мой отец – говнюк. Ты всегда об этом знала, я всегда об этом знал, весь мир знает об этом. Но я просто хотел… не знаю, дать ему презумпцию невиновности. Попытаться понять, почему он такой. И, раз уж, как ты видишь, я невероятно проницателен…
– Невероятно.
– Я думал, что понимаю, почему он так поступает. Стресс, давление. Попытки вылезти из той провальной ямы, в которой он себя чувствует.
– Провальной ямы?
– Да. Его шоу провалилось, его брак развалился, его ресторан, который он попытался открыть, когда шоу закрылось, тоже провалился. Поэтому он берется за неудачные предприятия и пытается сделать их успешнее. Я думаю, это помогает ему держать своих демонов в узде. Но судя по всему, это работает плоховато. Потому что демоны, которые заставляют его думать, что орать на маленького ребенка – нормально, по-прежнему живут и здравствуют.
– Кстати об этом, – сказала я. – Мой брат будет в полном порядке. Не то чтобы на него никто никогда раньше не орал. И потом, он самостоятельно разобрался в лабиринте и был страшно горд собой.
– И не зря. Эта штука – не шутки.
– А я о чем.
Эндрю вздохнул.
– Поведению моего отца нет оправданий, и, так как я сомневаюсь, что он извинится, я прошу прощения за него.
– Ты не обязан. И кстати, моя мама отчитала его. Твоего отца, в смысле.
Эндрю вскинул брови.
– Твоя мама?
– Ага. Моя обычно эгоистичная, частенько апатичная, вечно ко всему безразличная мама дала отпор мужчине, с которым флиртовала последние пять месяцев. Странная ночка выдалась.
– Чтобы ты знала, я тоже не думаю, что твоей маме стоило надевать каблуки на ферму сегодня, – добавил Эндрю. – Не знаю, почему именно из-за этого Мика сорвалась.
– Спасибо, – сказала я тихо, не зная, верить ли ему. – Я уверена, что дело было вовсе не в этом. В ней это все давно варилось. – Какой-то стебель коснулся моего локтя, и я тряхнула рукой, сбрасывая его. – Но я и правда предвзято отношусь к своей маме. Она почти ничего не делает нормально. И у нее есть привычка позорить меня при всех.
– Да ладно? – Эндрю изобразил удивление.
– Представь себе. Я потеряла терпение и перестала ее видеть, думаю. – Я пожала плечами. – Не знаю. Лабиринт не открыл мне правду о том, откуда берутся мои проблемы с матерью. Мы как раз работали над этим, когда я столкнулась с тобой. Но, возможно, мои суждения были неверны… в очень многом.
Мы повернули за угол, и перед нами предстала деревянная лестница, ведущая на обзорную площадку.
– Я знал, что смогу ее найти, – сказал Эндрю. Мы поднялись наверх по ступенькам и остановились, в молчании глядя на кукурузное поле.
В чем вообще заключались мои проблемы с матерью? Кроме того, что она постоянно ставила меня в неловкое положение. Должно же было быть что-то еще, верно? Потому что иначе это был бы очень тупой повод так сильно злиться на нее.
– Может быть, я винила ее… в том, что папа ушел, – сказала я наконец. – Если бы она не была такой… собой… тогда он бы захотел остаться. Мой папа все еще был бы здесь. – Я облокотилась о перила платформы и опустила голову. – Я была так не права. Это он ушел. Мне нужно было злиться на него, но я будто бы думала, что понимала, почему он хотел нас бросить. В смысле, посмотри на меня, я сама не могу дождаться, как уже свалю отсюда. Мика права. Я предвзятая, самодовольная, лицемерная сволочь. – И Мика наконец-то это поняла. Наконец-то устала от меня. Она высказала все, что обо мне думает, и теперь нашей дружбе пришел конец.
– Софи, – сказал Эндрю, положив руку мне на плечо. Я повернулась к нему, позволяя ему заключить меня в объятия. – Ты не сволочь.
– Еще какая. Я не злюсь на своего отца. То есть, не злилась до сегодняшнего вечера. Он врал мне, и он безответственный, и ветреный, и эгоистичный, и что если я – его точная копия? – По щекам полились слезы, которые я сдерживала весь вечер. Сейчас уже не получалось.
Эндрю мягко погладил меня по спине.
– Злиться на маму было проще, потому что ты каждый день ее видишь.
– Я устала злиться.
– Моя мама нас бросила, и я всегда винил только ее, не понимая, что с моим отцом было, наверное, очень тяжело жить. Мы с тобой полные противоположности.
– Это точно, – подтвердила я. – В очень многом.
– Думаешь, поэтому нам непросто поладить? – спросил он, дыша мне в висок.
– Возможно. Или просто это ты невозможный.
Он слегка рассмеялся; я почувствовала отклик его смеха в собственной груди. Я попыталась улыбнуться, но ночь тяжело давила мне на плечи.
– Лабиринт все сохранит в секрете, верно? – спросила я, поднимая на него глаза. – Мало ли что люди подумают.
Я не могла разглядеть выражение его лица, но он кивнул.
– Я безраздельно доверяю этому лабиринту.
* * *
Добравшись наконец до выхода, мы оба испустили победный клич.
– Напомни мне никогда больше не участвовать с тобой ни в каких головоломках.
– Если бы это была головоломка, я бы решила ее куда быстрее, – возразила я.
– Ой, правда, что ли?
– Ага.
Он хотел что-то ответить, но потом огляделся.
