Не прошло и двадцати минут, как Гершуни хлебал пиво, жадно откусывал чайную колбасу и писал: «Потому как я полностью осознал свою вину перед Российской империей, государем батюшкой, а также те тяжелые последствия, которые могли стать результатом моей антиправительственной деятельности, я назвал всех известных мне злоумышленников. Уперед обязуюсь не допускать подобного и ограждать от таких действий подпавших под революционное влияние, оказывать всяческое содействие властям по разоблачению террористов, заговорщиков и прочих социалистов».
Зубатов, тоже прежде «заблуждавшийся», растрогался сим покаянием чуть не до слез. Он убрал письмо в сейф, заглянул в бесовские глаза Гершуни и задушевным тоном сказал:
— Бумага бумагой, а вот мне лично, Григорий Андреевич, дайте честное слово, что вы впредь никогда не станете заниматься антиправительственной деятельностью!
Гершуни не моргнув глазом отвечал:
— Клянусь детьми, женой, Россией и собственной жизнью, и вообще — век свободы не видать, если уперед вляпаюсь в революционное дерьмо!
Начальник Департамента полиции приказал извещать о кознях революционеров, благословил молодого человека на честный путь осведомителя и отпустил на все четыре стороны. Говорят, Зубатов из своих карманных денег подкинул освобожденному зэку приличную сумму:
— На первые расходы!
Едва Гершуни оказался за воротами тюрьмы, он тут же развил дьявольскую деятельность: начал создавать БО и готовить убийства видных государственных деятелей.
Вдоль да по Европе
Пока Зубатов с распростертыми объятиями поджидал злодея Гершуни, Азеф времени не терял. Он путешествовал из Берлина в Париж, Берн и обратно. С утра до вечера с товарищами разрабатывал планы объединения всех кружков и союзов в единую и могучую партию, рассуждал о свержении и целый день пил вино и пиво.
Вечером Азеф возвращался в гостиницу и ругался с женой Любой, урожденной Менкиной.
В ночное время, закрывшись на ключ в своей комнате, Азеф царапал агентурные донесения в Департамент полиции.
Но вот пришел долгожданный день. Азеф отправился в главный штаб эсеров — в Женеву. Отправился не один — жена Люба увязалась за ним, и он особенно не возражал: для всякого приличного еврея семья — это святой союз, который надо бережно хранить. Люба прихватила с собой сына Леонида.
Гадюшник
Под крышей «Ришмона»
Женева показалась Азефу райским местом: роскошные сады и парки, чистенькие улочки, множество изящных памятников, знаменитое озеро, в центре которого устроен грандиозный фонтан. На каждом шагу слышалась музыка итальянских и немецких бродячих артистов, непринужденный говор и веселый смех. Сам воздух был каким-то легким, он пьянил свободой, он будоражил мысли и обещал спокойное, счастливое будущее.
Азеф на немецком языке обратился к извозчику:
— Нам бы гостиницу почище.
Извозчик оценил дорогой костюм приезжего, солидные кожаные чемоданы и сказал:
— Отелей у нас много, потому что и приезжих, сами видите, большое разнообразие. Смею рекомендовать самые роскошные — «Насиональ», «Отель де Берг», «Бо-Риваж»…
Люба робко взглянула на извозчика:
— Но там, верно, дорого?
Азеф любил путешествовать с комфортом, но тут надо было учитывать обстоятельства: Люба и местные революционные «товарищи» сочтут подозрительным, если он остановится в дорогой гостинице. К тому же он вспомнил: Селюк рекомендовала ему «Ришмон». Поэтому вздохнул:
— Ладно, отвезите нас в «Ришмон».
Извозчик, обманутый солидным видом господина, огорчился: надежды на хорошие чаевые исчезли. Кислым тоном протянул:
— «Ришмон» так «Ришмон»! Там под окнами хотя шумно, зато удобства и дешевизна. — Дернул вожжами, легкая коляска быстро покатила по отличной дороге.
* * *
Азеф для начала справился у портье:
— У вас останавливалась госпожа Селюк?
Толстенький господин с радостной улыбкой сообщил:
— Госпожа Селюк у нас остановилась!
Азеф черкнул несколько слов и сказал господину:
— Передайте госпоже записку!
И отправился устраиваться в свой номер. Его окна выходили на проезжую дорогу. С улицы доносились веселые крики мальчишек, пинавших ногами мяч, цокот копыт по замощенной дороге.
Люба спросила:
— Вы, Евно, сейчас идете к революционным вождям?
Азеф хотел сразу отправить Ратаеву письмо. Поэтому он отрицательно помотал головой:
— Нет, надо написать докладную в филиал нашей электрической компании.
— Ведь вы писали уже для них! — изумилась Люба. — Вы стал как Шолом-Алейхем: пишете и пишете.
Азеф, начиная раздражаться, прошипел:
— Пишу, тебя не спрошу! Стало быть, так надо! А ты корми ребенка и прикажи, чтобы из ресторана мне доставили кофе. Люба, не беспокойте меня, я этого не люблю.
Вдруг в дверь раздался торопливый стук. На пороге стояла Селюк. Она была взволнована, протянула руки к Азефу, упала ему на грудь, зарыдала:
— Аргунов арестован! И Мария Евгеньевна…
Азеф отстранил от себя Селюк, схватился за сердце, тяжело опустился на стул, завел к потолку глаза:
— Мне плохо… Люба, дай валерьянку… Такое большое несчастье!
Люба, забыв про свой большой живот — беременность! — бросилась к аптечке.
Селюк достала из сумочки платок, вытерла щеки и сказала:
— Может, врача вызвать?
Азеф промычал:
— Врач тут больших денег стоит… Помереть дешевле.
— Тогда я побежала к Гоцу. Приходите и вы.
Азеф видел в окно, как Селюк с папиросой в зубах (что для женщины было крайне неприлично — курить на улице), ссутулившись, размахивая длинными руками, понеслась на улицу Философов, в штаб-квартиру партии эсеров.
Люба принесла капли, но Азеф принимать их не стал.
* * *
Азеф закрылся в номере. Он сочинял письмо Ратаеву, закончившееся как обычно: «Скорее высылайте деньги, я поиздержался!»
Письмо отнес на почту, затем долго стоял на мосту Святой Марии. Под ним бурно шумела горная речушка, а вот, казалось, совсем рядом — руку протяни! — вздымал в голубое небо седые вершины Монблан.
Азеф думал о том, что каждому Бог посылает свой удел. Одни родятся богатыми и знатными вот в таком райском уголке, а другие живут нищими в захолустном еврейском местечке, да к тому же в России. Одни наслаждаются жизнью, другие борются за нее. Вот ему сейчас надо встречаться с вождями партии, которых он люто ненавидит. Ему придется кривить душой и притворяться пламенным революционером. Если заподозрят во лжи, в обмане, то вынесут приговор. Такие случаи известны.
