Букет и впрямь вышел роскошный. Азеф швырнул ассигнацию:
— Сдачу не надо! — Повернулся к Вербицкой: — Вам, Наташа, букет понравился?
— Это мне? — изумилась она.
— Разумеется!
— А почему такой громадный — семнадцать роз?
— А какое нынче число?
— Семнадцатое!
— Именно сегодня, божественная, я впервые вас увидал! Этот день станет самым счастливым в моем революционном сердце, каждый год я буду отмечать эту прекрасную дату — семнадцатое августа.
Сели в коляску и продолжили путь. Возле «Альпийской розы» Азеф снова постучал тростью по плечу извозчика:
— Въезжай прямо на тротуар, рядом с входом становись.
— Там городовой, он мне холку намнет…
— Молчать, мерзавец! Скажешь: генерала армии Виноградова с супругой доставил!
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Вербицкая обомлела: «Так он еще и генерал, а я уже и супруга? Вот это настоящий мужчина, не то что наши замухрышки!»
Из подъезда выскочил знающий повадки Азефа швейцар Василий, встал по стойке смирно:
— Здравия желаю, ваше превосходительство Иван Николаевич! Прикажете вещички в нумерок поднять?
— Изволь!
* * *
Не прошло и часа, как ошарашенная роскошным приемом дурочка из Сибири млела в объятиях Евно Азефа. Он с самым серьезным видом размышлял вслух:
— Наша любовь рождена революционной идеей!
Вербицкая мотала хорошенькой головкой:
— Да, я люблю вас, славный Иван Николаевич, как можно любить лишь пламенного борца! Позвольте вам почитать лучшего из поэтов — Семена Надсона?
Азеф, с трудом подавив зевоту, великодушно кивнул.
Вербицкая спрыгнула на пол, одной рукой прикрыла груди, другую протянула вперед и с упоением воскликнула:
Друг мой, брат мой усталый,
Мой страдающий брат.
Кто б ты ни был,
Не падай душою.
Пусть неправда и зло
Полновластно царят
Над омытой слезами землею.
Пусть разбит и поруган святой идеал
И струится невинная кровь,
Верь: настанет пора и погибнет Ваал,
И вернется на землю любовь!..
Вербицкая еще долго читала на память стихи Надсона.
И стихи наверняка очень понравились бы Азефу, если б он в начале чтения не задремал.
А зря, поэт Надсон в те времена пользовался бешеной популярностью. Стихи его полны смертельной тоски, что так ценилось тогдашней публикой.
Революционный поцелуй
Аргунов был потрясен верной дружбой и отчаянной храбростью Азефа.
В тот момент, когда казалось, что затея с организацией типографии в Томске рухнет, а сам он окажется на тюремных нарах, пришел избавитель, явился герой — Евно Азеф, он же Иван Николаевич Виноградов.
Рискуя свободой, он под носом у шпиков вывез типографское оборудование из дома Аргунова. Более того, у Азефа достало мужества явиться к прибытию поезда на Курский вокзал, встретить девицу Вербицкую из Томска, разместить ее в фешенебельной гостинице в центре города. Но главное, он с корзиной, в которой лежало типографское оборудование, должен прибыть к отправлению поезда и передать бесценный конспиративный груз Вербицкой.
Приятным было и то, что филеры перестали следить за Аргуновым, и тот решил: «Прослежка была, кхх, контрольной, охранка это делает иногда».
Так что Аргунов вместе с супругой пришел на Курский вокзал. Они прогулялись по дебаркадеру, оглядели вагон синего цвета — первого класса, под номером шесть. Однажды, как показалось Аргунову, в одном из окон как бы мелькнуло взволнованное лицо Азефа и снова моментально скрылось. Видение это показалось удивительным.
Мария Евгеньевна села на скамейку, а Аргунов прошелся вперед-назад, порой резко поворачиваясь: нет ли хвоста? Заглянул в вокзальный буфет, выпил водки, закусил малосольной семгой, внимательно озираясь. Все было чисто. Минут за десять до отхода «Сибирского экспресса» Аргунов вспрыгнул на лесенку и мимо проводника прошел в вагон. Отыскал седьмое купе, деликатно, то есть негромко, стукнул раз-другой и лишь после этого дернул ручку.
Дверь открылась. Перед ним возникла чудная картина. Девица в самом соблазнительном виде полулежала на диванчике, спустив на пол одну ногу и подняв вверх другую. Снизу действовал Азеф. При виде Аргунова Вербицкая испуганно вскрикнула:
— Ах, кто это?
Азеф, весь взлохмаченный, с блуждающим взором, судя по всему, был весьма взволнован прощанием с полномочным представителем Сибирского отделения партии социал-революционеров. Он недовольно проворчал:
— Какие паршивые замки делают, позор для железной дороги. А вы, сударь, тоже хороши! Чего без стука врываетесь? Теперь уж входите да закрывайте дверь. Наташа, одевайтесь! До чего докатились, нет возможности сделать прощальный революционный поцелуй.
Легкая кофточка Вербицкой была расстегнута, и оттуда выглядывали молодые упругие груди с крепкими сосцами.
Аргунова такое горячее отношение к делу партийцев весьма растрогало.
Азеф обратился к Вербицкой:
— Позвольте, Наташа, представить вам товарища Андреева. Хоть он и врывается без разрешения, однако боец проверенный. Товарищ Андреев, докладываю: радуйтесь, корзина с бельем для дедушки Павла передана.
Аргунов заявил:
— Товарищ Вербицкая, кхх, мне хотелось бы дать вам полезные советы по верстке и содержанию третьего номера «Революционной России». Для этого, собственно, я и пришел. А за беспокойство — простите, не думал…
Аргунов объяснял, а девица поправляла растрепавшиеся волосы и одежду.
В третий раз ударил колокол. Вербицкая, вдруг зарыдав, бросилась на грудь Азефа, запричитала:
— Увидимся ли вновь?.. — К девушке пришла большая, полная революционной романтики любовь.
В это время раздался голос проводника:
— Трогаем, поспешите, господа провожающие, покинуть вагон!
Коротко лязгнули буфера, еще и еще раз, заскрипели, и, подрагивая, вагон медленно покатился вперед. Провожающие на дебаркадере прощально замахали руками, у дам на глазах были слезы.
Оба революционера соскочили на платформу. За чисто вымытыми зеркальными окнами синего вагона мелькали офицерские околыши, золотые кокарды, интеллигентные физиономии мужчин в пенсне, прелестные женские головки, мелькнуло лицо и Наташи Вербицкой, которая отчаянно размахивала лайковой перчаткой.
